Мы уже ехали по Смелтер-авеню в сторону Блэк-Игл. Отец не сводил глаз с зеркальца заднего обзора, как будто видел в нем что-то, от чего хотел оторваться, — в этом, догадался я, и состояла причина того, что на ярмарку мы не заехали. Он ерошил пальцами волосы, почесывал шею — сзади, над воротником рубашки. И поглядывал на меня, сверлившего его сердитым взглядом. Приближалась труба плавильни и нефтяной завод; на первой всегда, ночью и днем, горели электрические фонари, из второго торчали трубки газовых вытяжек с язычками желтоватого пламени. Чем ближе мы подъезжали, тем сильнее становился запах. Руди говорил, что его отец все время воняет, как нефтяной завод, что это одна из причин, по которой мать уехала в Сан-Франциско.
— Значит, на ярмарке мы не побываем? — спросила Бернер.
— Все равно большинство аттракционов уже закрыли, — ответил отец.
— Да нет, не закрыли, — возразила Бернер. — Я видела. Это ты только машину вел, ни на что не глядя. Вернее, пытался вести.
— Аттракционы меня не волнуют, — сказал я. Жаркое дыхание нефтяного завода уже наполняло машину.
— Фу, вонища. — И Бернер подняла стекло в своем окне, как раз когда мы проезжали мимо лабиринта труб, и огромных вентилей, и наливных танков, и мужчин в серебристых касках, расхаживавших по узким мостикам и металлическим лесам, и длинных, болтавшихся на порывистом ветру языков пламени, которые вырывались из труб. Нефтезавод стоял между Смелтер-авеню и рекой. Мы направлялись к мосту Пятнадцатой улицы, который привел бы нас обратно в Грейт-Фолс.
— Так хотелось на пчел посмотреть, — безнадежно пожаловался я, чувствуя себя несчастным. Пчелы уже перешли в разряд вещей, о которых мне ничего узнать не удастся.
— Пчелы умнее нас, — объявила Бернер.
Конверт с деньгами вздувал передок моих брюк. Бернер снова оглянулась на меня и ухмыльнулась. Она вечно делала вид, что знает то, чего я не знаю, и тем принижала меня.
— Если хотите знать мое мнение, пчелы похожи на людей, которые живут здесь, в Монтане, — сказал отец, поворачивая машину к мосту. — Все они на одно лицо. Рабочие пчелы. Никакой инициативы. Шайка полупьяных шведов, норвежцев, немцев, которым удалось уцелеть под нашими бомбами. И все держатся друг за друга, точно евреи. Я их знаю, я им машины продавал.
Иногда он говорил, что бомбил япошек лишь для того, чтобы евреи могли спокойно управлять своими ломбардами. Меня так и подмывало сказать ему, что организм улья построен не вокруг отдельной пчелы, что люди могли бы много чему у пчел научиться. Однако сейчас, с деньгами в штанах, мне не хотелось привлекать к себе внимание.