– Ну что? – усмехнулся шеф. – Чемоданы собирать будем или…
– Чудовище! – рыкнула я.
– Значит, «или», – расшифровал мою реплику Глеб и плавно, неспешно, двинулся навстречу.
Мама! Мамочка, вернись!
Родной дом я покидала очень знакомым образом – болтаясь на плече инкуба. Из вещей только сумочка и зубная щетка. Глеб, который самолично «собирал мои чемоданы», решил, что этого достаточно. Найти ключи от квартиры шефу труда не составило, отпереть и запереть дверь – тоже.
Мои попытки призвать на помощь прекратились так и не начавшись – ну чего перед соседями позориться? Тем более у нас в основном пенсионеры, и вообще.
У подъезда уже ждал знакомый черный монстр, в нутро которого меня впихнули бесцеремонно, но бережно. А едва машина тронулась, Глеб продолжил делать то, чем занимался с самого ухода мамы… Целовать!
Да-да! Этот невероятный, безупречный, потрясающий… мм… нет, не так. Этот бессовестный, беспринципный, наглый монстр, целовал! То нежно и осторожно, то страстно и беспощадно. И никаких тебе рук на груди, никаких намеков на большую и грязную любовь во всех доступных для сего занятия местах. Ничего! Поцелуи, поцелуи и только поцелуи…
Вначале – ну там, у входной двери родненькой квартиры – я держалась и не отвечала. Потом оборона как-то сама собой пала, сердце забилось чаще, мозг подернулся привычным розовым туманом. Мои руки оплелись вокруг его шеи, а глубина наших поцелуев… впрочем, неважно.
– Розочка моя, ты невозможна, – шептал в перерывах Глеб.
– Мм… – А что еще сказать-то?
В квартиру начальства уже на своих ногах шла, но зуб даю – охрана и консьерж решили, будто Глеб Игоревич алкоголичку подцепил. Меня штормило, шатало и вообще. Если б шеф не придерживал за талию, ни за что бы не добралась.
А потом была очень знакомая прихожая, в которой с меня стянули футболку, а… с Глеба рубашку. Подъем по лестнице не вспомню даже под гипнозом, шеф, возможно, тоже. На кровать упали вместе и уже без одежды – ну если всякое там кружево не считать. Ну а дальше все закономерно и чертовски приятно.
Дыхание перехватывает, с губ срываются стоны, тело выгибается навстречу ласкам и жаждет еще и еще. Мир перед глазами плывет, потом взрывается тысячей фейерверков, затем снова плывет и опять взрывается… Где-то на грани сознания то и дело всплывает картинка – маленькая ламинированная карточка с надписью «Вжик и К°», но мне глубоко плевать на отсутствие звукоизоляции в этой квартире. Равно как и на соседей…
Кажется, или кто-то в самом деле дурно на меня влияет?
Нет, не кажется…
О пощаде молить не пришлось – мы обессилели одновременно. Но Глеб, на правах мужчины, нес в душ и… опять целовал. Инкуба даже невкусная пена не смущала. А когда снова оказались в постели и я незаметно для самой себя уткнулась носом в его шею, в темноте спальни прозвучало: