Ну а потом я плавно подходил к самому главному вопросу:
– Помнишь, как ты отчитывал меня давеча, мол: «Дело надо делать, господа, дело надо делать». Так вот, я до сих пор гадаю: откуда ты все-таки цитатой разжился? Кто тебя на нее навел? Кто тебе про доктора Чехова А.П. рассказал? Или ты сам, что ли, за книги взялся? Ну и как твоя первая книга называется? Букварь? Как она тебе – нравится, интересно? Давай докладывай, не утаивай ничего от старого боевого товарища. Ведь мы были дружны когда-то.
Но Инфант лишь злобно скалил зубы в телефонную трубку, манкируя всеми моими доброжелательными увещеваниями. И ничего у меня не выходило, не мог я вызволить Инфанта из его забвенного сна с его пряного острова Лотоса. Который, как известно со слов древнегреческого сказателя Гомера, лишал памяти тех несчастных, которые на него попадали. А раз памяти – значит, и рассудка.
Где-то на четвертой неделе мы с Илюхой немного забеспокоились. Похоже, Инфантово забытье принимало клинические формы. И мы почувствовали ответственность: не могли же мы оставить когда-то родного Инфантика за порогом реальности, не выдерживала наша относительно чистая совесть такого нечистоплотно расползающегося по ней пятна.
– Мудила-то он, конечно, мудила, – высказал наше общее мнение Илюха. – Но именно они, мудилы, и создают то взрыхленное удобрение, без которого человеческие отношения сохнут и вянут. И вообще, природа мудра, если она кого ухитрилась создать таким, то наверняка неспроста.
Мы кивнули, я и Жека, соглашаясь. Потому что опять была дневная суббота, и опять мы сидели в небольшом кафе за своими омлетами и кофеями – за завтраком, одним словом. А вот Инфант с нами не сидел, и непривычно нам сделалось от этого диссонанса – завтрак, а без Инфанта.
– Да вы же знаете, – пожала плечами Жека, – как я к нему, к Инфанту вашему… Чего там говорить, не могу я о нем без критики. Но если быть до конца честной, то надо признать, что жизнь без него оскудела, стала блеклой, скупее как-то. Да и жалко его, конечно, засосала баба парня. А я уж знаю, как мы умеем засасывать.
Тут мы с Илюхой переглянулись, не знаю даже почему, но переглянулись.
– К тому же не может он принадлежать только самому себе. Не имеет права, – дополнил я общее мнение. – Ведь мало того, что он уникален в своем мудизме, он еще и королевских кровей. (Читай «Попытки любви в быту и на природе».) А значит, как и любой монарх, должен принадлежать народу. В смысле – нам. Как там было в песенке: «Не могут короли жениться по любви», – исполнил я песенку. – Хотя, конечно, какая здесь любовь – одна сплошная фобия, мания и экзальтация.