— Слышь, Луза, а ты в той жизни кем был? Уж больно ты заумно выражаешься.
— Я, между прочим, серый мой друг, в прошлой жизни был уважаемым человеком, доцентом. И так как, зная, о чём ты меня сейчас спросишь, отвечу сразу, мне не двадцать лет, хоть я на них и выгляжу, мне уже сорок два года, — почему-то, с грустью в голосе произнес Луза. — Во время перехода, произошли необратимые изменения и я начал молодеть, все стареют, а я наоборот молодею.
— Повезло!
— Ну, это кому как, вот ты, например, знаешь, сколько проживешь? Нет? А, я знаю! И мне, от знания этого, как-то не очень. Понимаешь?
— Понимаю. Бывает.
— Ладно, не будем о грустном, заголяй грудь, сейчас тебе «партак» правильный набьем, в любой хазе за своего сканаешь!
— Слышь, ты, кольщик, Щука сказал времени мало. Когда ты мне собрался рисунок бить? Времени нет! — я снял с себя куртку, потом свитер и тельняшку.
— Вы, дети гор, народ дремучий, время на месте не стоит, а вы до сих пор, татухи бьете иглой, вручную, на стандартный рисунок, времени тратите, столько, сколько мне хватит пять татуировок высшей силы изобразить, — с гордостью произнес Луза.
Луза достал из ящика стола обычную школьную тетрадку, тетрадка была старая и вся потрепанная, между страниц тетради лежали небольшие листки кальки, все изрисованные простым карандашом.
Быстро пролистав тетрадь, луза выбрал два рисунка и отложил их в сторону, потом, он достал со стеллажа пакетик с зеленным порошком и банку с мутной белесой жидкостью.
— Серый, ты давай, съешь вот этой косметической дряни, — Луза протянул мне небольшой комок сероватой массы. — Как прожуешь, запьешь и еще такой же кусок съешь, а я пока рисунок тебе соображу.
Луза, в стеклянной пол-литровой банке смешал зеленый порошок и белесую жидкость, жидкость густела на глазах, получилась светло-зеленная паста. Пастой Луза натер мне правое плечо, и прям на слой пасты налепил первый рисунок, потом поверх рисунка нанес еще слой пасты и прилепил второй рисунок.
— Серый, ты жевать закончил? — Луза достал из ящика стола аптечку, и протянув мне упаковку бинта сказал. — На, закуси, щас немного жечь будет.
— Что так сильно жечь будет?
— Не то слово. Сильно, но недолго, — Луза придавил последний листок бумаги металлической пластиной, которую накрыл тряпичным мешочком, наполненным речным песком. — Да, будет боль!
— Аааа!!!Ы-ыыы!! Сука, больно! — резкая вспышка боли пронзила плечо, руку и вонзилась в мозг. — Твою мать, больно! А-аа!!! С-уукка!!
— Если болит, значит, ты еще жив, — нравоучительным тоном произнес лысый садист. — Так, теперь немного «ржавой пыльцы» сверху присыпать… и все! Вот, видишь, а ты кричал, нервничал!