«Какое счастье, что я больше не увижу живым этого гордеца! — думала Саломея, едва коснувшись кончиками губ мужниных уст, обрамленных густыми темно-русыми усами и бородой. — Лишь бы Давыду достало духу сотворить зло ради нашего будущего счастья!»
Пейсах пришел в неописуемое волнение, узнав от дочери, что, вопреки его наставлениям, Бронислав все еще жив-здоров.
— Я дал тебе яд не для того, чтобы это зелье кочевало по чужим рукам, — сердито выговаривал дочери Пейсах, оставшись с нею наедине. — Любимому своему доверилась, глупая! Ох, подведешь ты меня под монастырь, доченька!
— Давыд не раз в сече бывал, — сказала Саломея. — Ему храбрости не занимать!
— Травить человека ядом — это тебе не мечом врагов рубить, тут не храбрость, а подлость нужна, — зашипел Пейсах, приблизив к лицу Саломеи свои недовольно прищуренные выпуклые глаза. — В таком деле совесть свою надо уметь усыпить или не иметь совести вовсе. А Давыд, судя по всему, страдает излишним благородством. Жизни он не нюхал, княжич твой! Испортит он все дело, чует мое сердце!
Живя в родительском доме, Саломея все ждала, что из Рязани примчится гонец с известием о скоропостижной смерти ее супруга. Дни проходили за днями, а печальный гонец все не появлялся.
«Неужели яд не подействовал? — недоумевала Саломея. — А может, Давыд так и не решился на это? Оробел, раскаялся?..»
Прогостив у родителей семь дней, Саломея вернулась в Рязань.
В мужнином тереме Саломею встречал ее пасынок Гурята, рослый и нескладный. Гурята охотно облобызал свою юную мачеху в обе щеки, приобняв ее за плечи.
Изобразив на лице приветливую улыбку, Саломея спросила у пасынка про супруга. Где он? Здоров ли?
— Батюшка с утра отправился на крестины к племяннику, — ответил Гурята, переминаясь с ноги на ногу. — Он тебя еще вчера ожидал, баню для тебя велел протопить.
Подбежавшие служанки окружили Саломею, оттеснив Гуряту в сторону.
Слушая вполуха болтовню служанок, Саломея направилась в свои покои. Тревога по-прежнему сидела у нее в сердце. Саломея не знала, на что решиться: дождаться мужа или поспешить на встречу с Давыдом. Желание Саломеи увидеть своего возлюбленного оказалось сильнее.
Сказав Гуряте, что ей нужно на торжище, Саломея выскользнула за ворота. Никого из служанок Саломея с собой не взяла. По глазам пасынка Саломея смекнула, что тот не поверил ее лжи. Обеспокоенная своими тревогами, Саломея не придала этому значения. Она почти бежала по многолюдной Успенской улице в сторону Соколиной горы, на которой стояли княжеские терема.
Близ Ильинской бревенчатой церкви Саломею окликнула ключница Гликерия.