Было еще одно обстоятельство, которое усугубляло пристрастие Тиграна к партиям Капабланки. Арчил Эбралидзе, у которого позже стал заниматься Тигран во Дворце пионеров, был шахматистом строгого, даже педантичного позиционного стиля. Он беззаветно любил шахматы и в шахматах любил Капабланку.
Тигран занимался у Эбралидзе не так уж и долго — полтора года, но занятия эти дали мальчику очень многое. В ту пору дарование юного Петросяна еще ничем себя не обнаружило, разве что в неистовой увлеченности шахматами, и десять лет спустя Эбралидзе чуть смущенно признаетcя Петросяну, что во Дворце пионеров он обращал на него меньше внимания, чем на некоторых других ребят.
И объяснит почему:
— Понимаешь, ты слишком уж был скромный, тихий. А в шахматах нужен характер, нужна уверенность в себе. Ты слишком глубоко прятал свой характер…
Эбралидзе укрепил в Тигране не только любовь, но и уважение к шахматам, к шахматной теории, к шахматной книге. Все то, о чем мальчик смутно догадывался сам, к великой его радости подтверждал учитель.
Итак, Тигран занимался у человека, который ценил в шахматах логичность, Тигран зачитывался книгами, в которых проповедовался строго научный подход к шахматной игре, он сам старался побеждать с помощью сугубо позиционных средств. Нужно ли удивляться, что этот совсем еще юный боец разыгрывал только солидные дебюты, которые оставляли мало простора для фантазии, воображения? Нужно ли удивляться, что в каждой партии он шел к цели только прямым, единственно верным с его точки зрения путем, презрительно отказываясь от «кривых» комбинаций и каких-либо иных «авантюр»?
А между тем — пора уже сказать об этом поразительном парадоксе — по своей шахматной натуре, по своим колоссальным природным способностям Петросян был типичным тактиком, великолепно и необычайно быстро ориентировавшимся в запутанных ситуациях! Весной 1971 года сорокадвухлетний экс-чемпион мира выступил в блиц-турнире шестнадцати гроссмейстеров, среди которых были такие асы молниеносной игры, как Таль, Корчной, Васюков, молодые Карпов, Балашов. «Осторожный» Петросян сделал только одну ничью, а все остальные партии выиграл, обогнав второго призера — Корчного — на три очка!
Так или иначе, в Петросяне всегда жило второе шахматное «я». Оно вело в его душе жизнь замкнутую, затаенную. В шахматном дневнике, который вел юный Петросян, однажды появилась такая запись: «У главного своего конкурента — Сорокина я выиграл в остром (не свойственном мне) стиле».
Он сам считал, что риск, острота — это не для него. Нет ничего странного, что такого же мнения придерживались и многие противники Петросяна. Это заблуждение жило долгие, долгие годы, и покончено с ним было лишь спустя два десятка лет, когда Борис Спасский попробовал было свалить Петросяна с помощью тактических ударов. Попробовал и, к своему удивлению, именно здесь, на арене тактической борьбы, потерпел фиаско.