— Как бы там ни было, Марта, крошка, давай не будем говорить о работе. Только не сегодня. Давай лучше побеседуем обо мне. Да. Обо мне стоит поговорить.
Вот видите, Гай хоть и идиот, он, по крайней мере, понимает это.
— Хорошо. Что нам еще остается? Ну, расскажи мне что-нибудь о себе, мистер Гай. Прошу тебя, пожалуйста.
— Согласен, Марта. Только давай без сарказма, тебе это не идет, — заявляет он, ослепляя меня блицем своей роскошной улыбки. — Мне кажется, что ты успела составить обо мне неправильное мнение.
— Что же это за мнение такое? — интересуюсь я, кокетливо прислоняясь спиной к стойке бара.
— Ну, ты, очевидно, считаешь, что я самовлюбленный эгоцентрик, которому на всех наплевать.
Мои брови изящно изгибаются в позицию, означающую «ты попал в самую точку».
— Но дело в том, что я — самовлюбленный эгоцентрик с творческой жилкой. Вот этого ты наверняка и не знала.
— Нет. Что ж, спасибо за такую потрясающую новость.
— И еще… Могу поспорить, ты не знаешь, что я в настоящее время пишу книгу. Это будет моя автобиография, так сказать, жизнеописание. — Он отступает на шаг, словно ждет от меня бурных аплодисментов и букета цветов. — Это будет что-то похожее на «Прах Анжелы» для нашего синтетического поколения. Сейчас я думаю над названием своего произведения.
«Как увлекательно и приятно быть садомазохистом», — проносится у меня в голове.
— Ну… э-э… и как далеко ты продвинулся в своем литературном творчестве?
— Глава первая: «Детство в Кройдоне». Оно было у меня тяжелым, а потому приходится писать много.
Тяжелым? У Гая? Единственная неприятность, которая могла случиться с ним, так это головная боль после долгого лежания на солнце. И теперь, услышав это заявление, я решаю для развлечения покопаться в его биографии.
— Неужели у тебя было тяжелое детство?
— Просто жуткое, — кивает он, и для большего эффекта осторожно щиплет себя за переносицу. — Понимаешь, я ведь не всегда был таким великолепным и неповторимым мужчиной, как теперь. У меня были уши, как у Микки Мауса. Одноклассники говорили, что с ними я бы мог при попутном ветре подниматься в воздух и работать чем-то вроде воздушного транспорта… — Гай близок к тому, чтобы заплакать крокодиловыми слезами.
— Ну, гм… и что произошло потом?
— Когда мне исполнилось одиннадцать лет, дела мои стали настолько плохи, что мать решила отправить меня в больницу. И через два дня я вышел оттуда неотразимым красавцем, коим и остаюсь вплоть до сегодняшнего дня.
Я с насмешливым восхищением рассматриваю его правое ухо, а он продолжает вещать, перенося меня в более поздние годы своей биографии. Однако, буду перед вами откровенна, я его уже не слушаю. В конце концов, когда вы общаетесь с Гаем, чем меньше вы будете сосредотачиваться на том, что он пытается вам сообщить, тем лучше для вас самих. Беседа для него не самое главное. Весь смысл заключен в его красивом теле и красивом лице. И в настоящий момент я с ним согласна. Меня тоже интересует его красота, даже если она и получена искусственным путем.