Всех новых гвардейцев деньгами щедро наградили, двумя рублями каждого, а «старым» по пять рублей велели выдать. Всю форму лишнюю по казармам собрали или срочно у отставных за щедрую плату купили – обмундировать к утру новые роты полностью.
Прав оказался хитрый господин «Одар», когда предложил три четверти петербургского гарнизона в гвардию одним махом зачислить да по полкам быстро распределить.
Получив гвардейские привилегии и щедрое жалованье, сразу забыли солдаты про день вчерашний. Волками алчными были готовы загрызть любого, кто на их новое положение покуситься пожелает. И драться теперь за матушку императрицу они будут отчаянно, за новый свой статус. Не понимают пока, глупые, что после победы их положение власть имущие завсегда пересмотреть смогут.
Но были в столичном граде и недовольные, кого милостью обделили и в лейб-гвардию не зачислили. А также многочисленные в Петербурге матросы, с которыми за Кронштадт счеты сводить повсеместно начали, оскорбляя и избивая на каждом углу. И попряталась по подвалам и домам матросня, обиду лютую затаив. А вот невских кирасиров уже почти не осталось – из города в общей суматохе потихоньку сбежали.
Пополнение новыми гвардейцами обмывать всегда хорошо надобно, вот и гуляли напропалую в казармах. А когда панические крики о пруссаках раздались, то все, кто на ногах стоять еще мог, из казарм выбежали, ружья с патронными сумками прихватив. Хоть и пьяные зело были, но об оружии в такую минуту не позабывали.
– Пошли матушку царицу спасать! – С азартом повинуясь призыву, пьяная толпа солдат, почти тысячная, бросилась к дворцу императрицы, сметая все на своем пути, падая в пыль и грязь, блюя на бегу, пугая истошными воплями готовившийся спать город…
– Спасибо за службу верную, мои дорогие измайловцы! – Голос Екатерины Алексеевны – сплошное радушие и материнская ласка. – Жалую вам по рублю вознаграждения за заботу и храбрость!
Будто не ее выдернули только что из кровати и заставили напяливать на себя измайловский мундир, будто не она сейчас вдыхала густой до рвоты винно-водочный перегар гвардейцев и терпеливо выслушивала пьяные признания в любви и верности. Но что делать – Париж стоит мессы…
Гостилицы
– Не погуби, государь батюшка, прости меня, грешного! – Управляющий на коленях подполз к грозному императору. Слезы катились по его морщинистому лицу, и Петр почувствовал себя отвратно.
– Тихо ты! – чуть рявкнул Петр, и толстяк заткнулся. Он взял халат из рук окаменевшего адъютанта, надел, затянул поясок, потом наклонился и рывком поставил хозяина на ноги. Похлопал по щеке: