— Отлично. Просто прекрасно. Он сейчас здесь. И ждет не дождется, когда увидит тебя. Ты не передумал к нам зайти?
— Нет, конечно же нет. С удовольствием приду. В котором часу, миссис Сеймор?
— В семь подойдет?
— Да. Классно!
После того как нас разъединили, я пару мгновений слушала тишину на телефонной линии. Потом зазвучал мужской голос. Я различила слово «уже», но оставшееся сливалось в неразборчивое бормотание, в котором смутно угадывалась некая структура, некое значение. В пятом или шестом классе школы мы верили, что голоса, которые иногда слышатся между или во время телефонных разговоров, это голоса умерших людей. На ночных девичниках мы иногда пытались разобрать их на фоне мертвой тишины телефонной трубки.
А почему бы и нет? Разве умершие не могут оставить в воздушном пространстве какой-нибудь дух, способный говорить? Разве не может быть так, что инструмент, способный переносить голоса через океаны и временные зоны, будет улавливать голоса мертвых?
Нет.
Конечно же нет.
Я повесила трубку.
Мексиканские тако.
Я приготовлю сегодня тако. Ребятам на ужин. Джону тоже понравится. Кукурузные чипсы с соусом гуакомоле. И побольше тертого сыра, рубленого лука и помидоров.
Гарретт пришел в белой накрахмаленной рубашке, с огромной красной розой, завернутой в целлофан. На упаковке зеленела бирка с ценой — 1,99 доллара.
На крыльце он предусмотрительно снял ботинки и провел весь вечер в носках, зиявших дырой на месте большого пальца. Под волосами, коротко — еще короче, чем на прошлой неделе, когда мы столкнулись с ним в коридоре, — постриженными машинкой, проглядывала бледная кожа. И пахло от него мылом «Диал». Рядом с Чадом, который даже не удосужился причесать свои лохмы, спадающие на воротник и закрывающие глаза, и вырядился в толстовку с обтрепанными обшлагами и надписью «Беркли», Гарретт выглядел выходцем из другого мира.
Я поставила розу в вазу, а вазу — в центр стола. Предложила обоим мальчикам пива. Идея принадлежала Джону, но я с готовностью ее приняла. К чему притворяться, что закон о запрете на алкоголь для несовершеннолетних распространяется на две несчастные бутылки пива, тем более что они наверняка пьют его уже не первый год. Впрочем, после того как ребята осушили по второй бутылке, больше я им не давала.
Сама я выпила три больших бокала охлажденного белого вина. Это был любимый Сью сотерн, бутылку которого она подарила мне на прошлый день рождения, надеясь отвратить меня от мерло. Я расслабилась.
Рядом с вазой я поставила свечу, и в свете ее дрожащего пламени роза походила на сердце, пульсирующее в центре стола.