Я собиралась надеть длинное красное платье с глубоким вырезом и разрезом до бедра, а под него тоненькое белье. Нелло Тонтини одобрил мой выбор. Об этом свидетельствовал поднимавшийся из дырки пар. Я как раз успела надеть туфельки, накрасить губы, взбить завивку и зажечь свечи, когда раздался стук в дверь.
Разумеется, это был Сыщик. Увидев меня, он пошатнулся.
— Фреда! Как ты изменилась.
— Это все волосы, — ответила я. — Сходила в парикмахерскую.
Он вошел, и меня окутал пьянящий аромат его тела. Огонек, тлеющий в его темных глазах, означал, что разочарована я не буду. На Сыщике был элегантный черный костюм и розовая рубашка с расстегнутым воротником. Он протянул мне коробку шоколадных конфет.
В гостиной Пьерино и Глория предавались обычному ухаживанию, сидя на спинке дивана. Она чистила перышки, он тоже прихорашивался. Я включила музыку, бразильскую самбу, которая им очень нравилась. Может, напоминала о родине.
— Потанцуем? — спросила я Сыщика.
И мы стали танцевать, иногда прижимаясь друг к другу. Его тело было крепким, сильным и теплым. Иногда мы кружились, как того требовала мелодия. Нужно сказать, Сыщик оказался отменным танцором — легким для такого крупного мужчины, с прекрасным чувством ритма. Когда мы наконец выбились из сил и засмеялись, тяжело дыша, я заметила, что попугаи перестали чиститься и удивленно смотрели на нас.
Лед между нами потихоньку растаял. Мы непринужденно болтали о работе, о погоде, о том, как тяжело летом жить в городе. Я налила ему стакан вина. Обед уже был готов.
Первое блюдо — maccheroni al l'arrabbiata[20] — я подала при свечах и не отрываясь следила за тем, как Сыщик подносит вилку ко рту. Потом у него из глаз брызнули слезы, потекло из носа.
— Это… — выдохнул он, — …очень… — И закашлявшись, стал торопливо пить вино… вкусно… — пробормотал он. — Остро… — Запыхтел. — Мне пожалуй… — Захрипел. — …нравится.
— Мне тоже нравится поострее, — сказала я, заглядывая ему в глаза и нарочито облизывая губы. Теперь нужно попробовать самой. Я положила в рот немного своего блюда и тут же почувствовала, как во рту все горит, на языке что-то взрывается, по деснам разливается огонь, а в горле жжет.
Я бросилась в кухню, выплюнула все в мусорное ведро и подставила открытый рот под кран с холодной водой.
Следом за мной пришел и Сыщик.
— Ты жива? — спросил он. — Дать тебе стакан?
Он подошел к буфету и достал его для меня. Он явно знал, где что лежит; впрочем, он ведь проводил здесь обыск. Пока я тушила пожар у себя во рту (вот, оказывается, что чувствуют начинающие пожиратели огня), Сыщик листал «Пищу-афродизиак», и на его перемазанных чили губах играла улыбка.