Придя домой, Таисия водворила дочь в ее комнату и объявила:
— Теперь-то уж точно выдадим тебя замуж за Захария. Надо это сделать, пока не поздно, а то уж скоро слухи пойдут о тебе и этом женатом латинянине, тогда тебя никто из порядочных людей замуж не возьмет.
— Но я не хочу замуж! — воскликнула Марина. — Я не люблю Захария!
— А чего же ты хочешь? Стать любовницей этого латинянина? Да он тебя бросит, как только натешится! Или, может, хочешь окончить свои дни в монастырской келье, как Рузанна?
Напоминание о сводной сестре тут же привело мысли Марины к отцу Панкратию, и она решила как можно скорее пойти к нему на исповедь, чтобы передать сведения от Донато. К тому же встреча со священником была теперь для нее единственной возможностью отлучиться из дома, и Марина заявила матери:
— Я дам тебе ответ, когда посоветуюсь с отцом Панкратием. Он мудрый человек и подскажет мне правильное решение.
— Может, и мудрый, а только зря он давал тебе читать книги, — проворчала Таисия. — Лишнее это занятие для девушки, баловство. Женское счастье не в учености состоит.
— Счастье каждый по-своему понимает, — сказала Марина и отвернулась к окну.
— Ладно, посиди, поразмысли, какое тебе счастье надобно, — вздохнула Таисия. — Думаешь, мне тебя не жалко? Да у меня сердце кровью обливается, когда подумаю, что придется отдавать тебя замуж против твоей воли! Но нет у меня другого выхода! Вижу, что люб тебе этот латинянин, я бы даже и согласилась на него и Лазаря бы уговорила, но ведь Донато твой — женатый человек! Пусть и не любит он свою жену и не живет с ней, но ведь она есть! А ты с ним можешь жить только в грехе и позоре! Это хоть понимаешь?
Слушая наставления матери, Марина сначала отмалчивалась, а потом не выдержала и со слезами в голосе воскликнула:
— Я все понимаю! Но не могу приказать своему сердцу! И рядом с Донато я не боюсь греха и позора! Можешь меня осуждать, но я не виновата, что люблю его! Значит, так Бог велел, ведь без божьей воли любви не бывает!
Услышав отчаянную отповедь дочери, Таисия растерянно заморгала и отступила назад, прижав руки к лицу. Она вдруг поняла, что сейчас бесполезно в чем-либо убеждать девушку, и, решив оставить ее в покое, тихо вышла из комнаты.
Но Марина недолго предавалась отчаянию. Подспудно в ней крепла уверенность в том, что Донато обязательно найдет какой-нибудь выход. Сама же она решила в ближайшие дни постараться выйти из дому одна, без сопровождения, чтобы Донато имел возможность дать ей какой-нибудь знак.
Вскоре после окончания праздников они с матерью пошли в церковь Святого Стефана, где в этот день должен был править службу отец Панкратий. По дороге Таисия не отпускала дочь ни на шаг, даже держала ее за руку, и все-таки материнская опека не помешала девушке почувствовать тот взгляд, который всегда казался ей магическим. Донато стоял на возвышении возле стены, что вела к башне Криско, и не сводил с Марины своих блестящих черных глаз, в которых девушка прочитала и нежность, и страстный призыв. Но на римлянина обратила внимание и Таисия, которая тут же попеняла дочери: