— А что удивительного? — заметил другой итальянец, стоявший боком к двери. — Как писал Данте в «Божественной комедии», самые нижние круги ада заняты генуэзцами, которые сплошь — мерзавец на мерзавце.
— Но-но-но, не мажьте всех генуэзцев черной краской! — предостерегающе поднял палец третий латинянин, лицо которого показалось Марине знакомым. — Я ведь тоже родом из Генуи! А этот ваш Данте, наверное, желчный и высокомерный зазнайка, как большинство флорентийцев!
Марина вспомнила, что этого генуэзца зовут Лукино Тариго и он лет пять назад прославился тем, что с отрядом авантюристов на одной вооруженной фусте[8] прошел через Керченский пролив в Азовское море, до устья Дона, затем реками добрался до Каспия, грабя все встречные суда, но сам был ограблен по пути домой не то калмыками, не то татарами. Тогда многие горожане ходили смотреть на отчаянного морехода, которому явно нравилось находиться в центре внимания. Марина была в то время еще подростком, но запомнила, как Андроник говорил Таисии: «Неудивительно, что пират бахвалится и чувствует себя героем: ведь латиняне вообще не считают пиратство зазорным, лишь бы этот промысел приносил доход. Консул даже по уставу обязан поощрять таких головорезов. Еще бы! Ведь половина пиратской добычи должна передаваться генуэзской общине».
А отец Панкратий, священник церкви Святого Стефана, в которой Марина любила разглядывать фрески, добавил к словам Андроника: «Эти паписты не лучше турецких пиратов. У них даже монахи-иоанниты[9] промышляют по правилам corso[10]. А чем корсары отличаются от обычных разбойников? Только тем, что действуют под покровительством своих государей безбожных». Марина тогда еще многого не понимала, но догадалась, что отец Панкратий, православный грек, питает к латинянам стойкую неприязнь и, наверное, у него есть на то особые причины.
Такие воспоминания промелькнули перед ней, когда она узнала Лукино Тариго и слегка удивилась, что этот довольно невзрачный и малорослый человек имеет славу храбреца и заводилы. Двое его молодых собеседников выглядели гораздо представительней, но Марина не успела их толком разглядеть, поскольку в этот момент посетители аптечной лавки ее заметили и ей показалось зазорным смущаться и стоять в дверях, а потому она решительно шагнула вперед.
— О, да здесь на пороге красавица, а вы рассуждаете о каком-то Данте и прочих непонятных ей вещах! — воскликнул Лукино Тариго, повернувшись к девушке с таким видом, словно хотел заключить ее в объятия.
— Отчего же непонятных? — пожала плечами Марина и, обойдя Тариго, приблизилась к прилавку. — Мне известно, что Данте — итальянский поэт, но не генуэзец родом.