— Вы совершенно правы, — не удержался помощник начальника Азиатского департамента. — Клим Пантелеевич Ардашев после тяжелого ранения вышел в отставку и теперь — присяжный поверенный Ставропольского окружного суда.
— Кстати, — добавил Мирский, — это ведь англичане постарались: прострелили ему обе ноги.
— Надо же, какая судьба, — удивился полковник, — из секретных агентов МИДа — в адвокаты захолустной губернии. Однако спасибо за информацию. Что ж, попытаемся обезопасить «старца» и выявить шпиона.
— Желаю вам удачи. А нам позвольте откланяться. Если у нас появится что-то новое, мы тотчас же вас известим.
— Благодарю. Честь имею.
Дождавшись, когда за гостями закроется дверь, Ладыженский вновь подкурил уже потухшую сигару и, глядя в окно, задумчиво произнес:
— А знаете, капитан, говоря откровенно, я бы и не стал мешать британцам. Уж больно пакостен этот Распутин…
— Да, — согласился Мяличкин, — будто чирей на теле.
— Заодно бы и агента их взяли, так сказать, на месте преступления. — Помолчав, он добавил: — Но пока нам придется его оберегать. Князь прав: война России не нужна. Я не сомневаюсь, что люди Сазонова постараются снять с себя всякую ответственность, и в ближайшее время Его Величеству станет известно о состоявшейся беседе. Так что теперь мы не имеем права на ошибку. Через наш канал в «Биржевых ведомостях» мы пустим слух, что старец решил уехать домой — в Тобольскую губернию. Я попрошу, чтобы мне организовали с ним встречу, и постараюсь отговорить его от поездки в Ливадию. Но если он все-таки будет на ней настаивать, то тогда мы попробуем скрыть появление Распутина в Крыму — я передам ему другой паспорт. Насколько мне известно, Григорий Ефимович человек непредсказуемый, у него на дню семь пятниц. Так что, скорее всего, вам придется отправиться в Ялту и быть готовым обеспечить его безопасность. Если информация МИДа точна, то против вас будет действовать опытный английский шпион. — Он внимательно посмотрел на капитана. — Но я уверен: вы справитесь. К тому же, — полковник едва заметно улыбнулся, — в Крыму сейчас хорошо, тепло.
Ялта, марта, 12-го дня, 1912 г.
Оберст[1] Людвиг фон Бокль в России находился уже третий год. Опытный агент военной разведки выдавал себя за русского подданного и ничем не отличался от заурядного обывателя из какого-нибудь Вышнего Волочка или Шклова. За это время его отношение к этой варварской стране ничуть не изменилось. В русских его раздражало буквально все: ленивая и праздная беспечность, неряшливость в делах и склонность к чрезмерным возлияниям по любому поводу. Но больше всего его возмущала пронизывающая все слои общества патриотическая уверенность в том, что эта огромная империя имеет свой собственный путь развития, отличный от остального просвещенного западного мира.