Увы, наше сознание не является той идеальной, безоговорочно надежной, спасительной основой нашего «я», что в трудные моменты судьбы предохраняет от совершения необдуманных поступков и, словно сковавшие движения стальные кандалы или хотя бы предупредительная надпись «Высокое напряжение! Убьет!», удерживает нас на краю того обрыва, за которым — смерть или позор, и неизвестно, что оказывается лучше. Нет, многие решения мы принимаем, повинуясь указаниям, рожденным где-то в неизвестных нам, тайных закоулках души, в том, что психоаналитики некогда назвали странным, магическим словом «подсознание».
Это самое подсознание представляется мне как подземная тюрьма, функционирующая по своему жестокому, раз и навсегда заведенному и мало кому понятному распорядку. Время от времени весточка из уединенной камеры, где заточен неведомый узник, отправляется наверх, вызывая удивление в умах, поскольку и подумать-то никто не мог, что такое в принципе возможно. А уж если иному удачливому беглецу удастся выскользнуть за плотно затворенные ворота — вот уж это точно счастье! Потому как открывается нам сразу чудный и неповторимый, прежде никогда не виданный, воистину невообразимый мир. И мы, абсолютно неожиданно для самих себя, совершаем вдруг открытие, способное изменить буквально все вокруг… Да, очень хотелось бы поверить — способное изменить хотя бы что-то к лучшему.
Но совсем иное происходит, когда вас, образованного и умного, словно бы берут за руки и ведут туда, в кромешную тьму, где теряется сам смысл существования и где перед вами отныне и, по-видимому, навсегда стоит один лишь страшный, чудовищный в своей неразрешимости вопрос — где выход?
А выход — там, на мелководье, на берегу Финского залива.
Про то, что случилось с Митей, мне сообщили одноклассники, кое с кем я еще поддерживаю связи. Честно скажу, я поначалу не поверил — очень уж нелепой и бессмысленной показалась эта смерть, судя по услышанным подробностям. Первым желанием было принять сто грамм и забыть об этом печальном происшествии. И только потом, стоя у открытого гроба, я понял, как зла и несправедлива бывает к нам судьба.
И вот — ясное, солнечное утро и тело Мити в гробу. Смерть, та, которая пощадила узника лагеря НКВД, нашла себе другую жертву, менее стойкую и, наверное, менее талантливую. Наверное, в этом есть некое свидетельство постепенного упадка, даже деградации последующих поколений — тот выжил, а этот пережить не смог…
До изнеможения долгое, просто невыносимо затянувшееся отпевание, зажженные свечи, бесчисленные поклоны верующих и неверящих, унылое бормотание дьяка, вещающего неизвестно что и, главное, зачем? Возможно, простые, ясные слова о горечи утраты, о том, какая беда свалилась на детей, — это было бы слишком тяжело для близких. Честное слово, я бы наверняка расплакался. А так… И снова очередь — прощание с усопшим и погребение в семейном склепе там, на Ваганькове. И холод из открывшейся могилы, несмотря на летнюю жару. Нет, хоронить надо только в снег, в сырую непогоду, в дождь, когда и природа, и пробирающий до костей озноб гораздо более соответствуют скорби и печали. Сейчас же все оказывается непонятно и противоречиво. Хотя, пожалуй, самое жестокое противоречие в этих обстоятельствах — это то, что рядом жизнь и смерть…