— Почему?
— Не знаю. Просто спешила. Считала, что выкрутимся, что ничего страшного не произойдет.
— Интуиция?
Она замотала головой.
— Интуиция — лишь чувство опасности. Чувство направления. Я не пророчица, как дочь царя Приама. Я не вижу будущего.
Она уткнулась в плечо.
— Как думаешь, не будь тебя, они бы меня казнили?
Я пожал плечами.
— Не знаю. Наверное, отправили бы в запас. А при чем здесь я?
— Не прикидывайся. — Она вздохнула и подняла на меня глаза. — Мы же не маленькие, все понимаем.
Затем вновь поплотнее прижалась ко мне.
Я чувствовал, что держу себя из последних сил. И держаться мне нужно, во что бы то ни стало — то, что происходит сейчас, часть переговоров, от последствий которых будет многое зависеть. Она же чувствовала, что я на пределе, но именно этот мой предел и доставлял ей удовольствие.
— Ты правда племянник королевы?
Я чуть не закашлялся. Захотелось рассмеяться.
— Нет, — весело ответил я и провел рукой ей по волосам. Так она мне и поверила.
Я решил пободаться, хотя бы ради того, чтобы внутри взвода меня не считали треплом:
— Правда, нет. Мы с мамой жили в нищете, всю жизнь. Таинственные родственники моего отца давали нам иногда деньги, но их едва хватало, чтоб не пойти по миру. И сюда я пришел… По глупости.
Она замотала головой.
— Это ничего не значит.
— И королеву я видел первый раз в жизни. И она была со мной… Холодна.
— Тоже ничего не значит. Она не обязана любить отпрысков соперниц ее матери.
Я снова открыл рот, чтоб что-то возразить, но понял, что у меня нет аргументов. Вот так всегда, удобная гипотеза становится теорией только потому, что всем нравится, и аргументов ее опровергнуть не хватает. Но пока ее не опровергнут, все дружно будут считать оную истиной!
Впрочем, из слов Кассандры можно сделать и обнадеживающий вывод — ее величеству не за что любить отпрысков от соперниц. Даже будь я на самом деле ее племянником, мне нужно заслужить ее любовь и уважение. Просто так, нахаляву, я не получу ничего даже в этом случае. И все триста с хвостиком обитателей корпуса телохранителей это прекрасно понимают.
— А я правда толстая? — вновь подняла на меня глаза итальянка, нарушая установившееся молчание.
— Что? — не понял я.
— Я говорю, я что, правда, толстая?
Я чуть не поперхнулся.
— С чего ты взяла?
— Ты сказал, что я буренка…
Я заржал, как конь. Она засмеялась вместе со мной и напряжение, витавшее до этого в душевой, развеялось окончательно.
— Пойдем, наверное… Хватит плескаться! — сказал я, отсмеявшись, выключая воду. — Ты спать, или еще посидим?
Она пожала плечами и направилась к сушилке, где висели полотенца. Бегло посмотрела на браслет.