Я не могла вымолвить ни слова, неверящими глазами взирая на серебряную гитарку, которой Келлан любовно простился со мной. Крупный бриллиант поблескивал, отражая электрический свет, и его сияние усиливалось сквозь слезы, пока не разлилось радугой.
Сестра, похоже, заметила, что я на грани срыва.
– О боже… Так она твоя, Кира?
Я моргнула, и зрение стало четче – слезы вытекли. Анна торопливо завела руки за шею, чтобы расстегнуть замок.
– Я не знала. Извини.
Она буквально швырнула мне цепочку, едва избавилась от нее.
– Да ничего, – пролепетала я. – Я просто думала, что потеряла ее.
Или что ее забрал Келлан.
Анна кивнула и крепко обняла меня, а затем застегнула на мне цепочку, так как я не хотела к ней прикасаться. Покончив с этим делом, она прошептала:
– Это Келлан тебе подарил?
Анна отступила, и я кивнула, роняя слезы.
– В тот вечер, когда он уходил и нас застукали.
Я провела пальцами по серебряной безделушке, которая показалась одновременно жгучей и прохладной.
– Кира, почему ты не хочешь с ним видеться? Он постоянно в «Пите» и все еще…
Замотав головой, я не дала ей закончить:
– Я сделаю ему только хуже. Он сам захотел этого пространства, чтобы дышать. – Взглянув на Анну, я прерывисто выдохнула. – Я стараюсь хотя бы раз сделать так, чтобы вышло лучше для него. К тому же я уверена, что у него уже кто-то есть.
Анна печально улыбнулась, поправляя мне волосы.
– Ну ты и дура, Кира, – заметила она тепло и тихо.
– Знаю, – отозвалась я с горестной улыбкой.
Она покачала головой и словно подавила подступившие чувства.
– Ладно, тогда почему ты никуда не ходишь с нами, девчонками? – Анна резво подвигала бедрами. – Пошли танцевать.
Я вздохнула, припомнив последний раз, когда я была с Анной на танцах.
– Нет, это вряд ли. Я останусь здесь и буду лежать на диване.
Она изогнула губы и подалась к зеркалу, намереваясь накраситься.
– Классно… Что-то новенькое, – пробормотала она саркастически.
Я закатила глаза и пошла прочь.
– Развлекайся… И надень куртку.
– Обязательно, мамочка, – шаловливо крикнула Анна мне вслед: я уже шагала по коридору к гостиной.
Шел дождь, и я смотрела, как косые потоки хлестали в окно и стекали подобно слезам. Дождь всегда напоминал мне о Келлане, стоящем под струями, пропитывающемся водой насквозь. Злом и обиженном, старающемся держаться подальше, чтобы не наброситься на меня. Безумно влюбленном даже после того, как я променяла его на другого. Я и представить не могла, что он переживал.
Как я могла его видеть после всего, что сделала с ним? Но сердце ныло. Я устала от одиночества. Изнемогла от попыток заниматься чем угодно, только бы он не прокрадывался мне в голову, – но он все равно туда пролезал. И больше всего я устала оттого, что в памяти сохранился лишь его расплывчатый образ. Больше, чем чего бы то ни было, я хотела узреть его перед собой – четко, ясно и без изъянов.