Дядя Эдгар расспрашивал меня, и я рассказывала ему о себе. Непривычно распахивать душу перед мужчиной, чаще бывает наоборот. Я рассказала о миссис Пейс, о которой он слышал и с которой хотел бы познакомиться. Рассказала о Стюарте Барби и о Рандольфах. Я не до конца распахнула душу, говоря о жизни в Калифорнии. Умолчала о крутых парнях из «темнокожих» кварталов, о знакомой шпане, о том, как еще в школе я два раза «залетела» — не по причине умственной отсталости, просто противозачаточные средства подвели. Не рассказала и о том, как меня вышибли из кинематографического колледжа. Люди говорят, что знают себя. Может быть, я тоже знаю себя, а может быть, только узнаю. Но мне не хотелось, чтобы дядя Эдгар знал, это точно. Нет, я не прикидывалась наивнячкой и целочкой, правда, но и не выдавала себя за бонтонную юную даму, каких он знал в давно прошедшие времена.
Мы ели pied de cochon en salade, salade de crabe, rôti d'agneau (он взял телятину), fromage (сыр он не ел), gâteau aux trois chocolats[47]. Не знаю, во сколько это ему обошлось. На моей карточке не было цен.
Как я и ожидала, он заговорил о Рокси и Шарле-Анри. Он был на том обеде и сказал, что у Магды какой-то жалкий вид, толстые ноги, «как у англичанки», и что она пьет водку перед обедом, как делают русские. Вероятно, ему было поручено сообщить мне, что, к сожалению, Сюзанне придется взять сторону сына, если возникнут разногласия. Ничего подобного, конечно, не случится, он уверен, просто Сюзанна не хочет, чтобы Шарль-Анри сломал себе жизнь. Я обещала передать это Рокси.
В том, что меня стали использовать в качестве посредника, была, очевидно, некая неизбежность. Я в самом деле моталась между буржуазной семьей Персан и моими двумя французскими ухажерами Ивом и Мишелем, между американским литературным миром Эймса Эверетта и миссис Пейс, международным миром искусства Стюарта Барби и миром дипломатов и управляющих трастовыми компаниями. Роль моя была самая незаметная: я таскала книги от миссис Пейс к Эймсу Эверетту и обратно, я приносила новости от Шарлотты Рокси, я даже делала снимки в квартире миссис Пейс. Об этом попросил меня Стюарт Барби, который обещал ее биографу, своему знакомому, узнать, даст ли она на то свое разрешение. Сначала миссис Пейс не позволяла ничего фотографировать, но тщеславие победило. Ей было приятно, что люди увидят ее прекрасную мебель и дорогой фарфор или ее увидят на фоне мебели и фарфора. Фотограф я, считай, никакой, но Эймс дал мне свой аппарат «для безмозглых» с автоматической вспышкой.