Она дочитала письмо, кипя от едва сдерживаемой ярости.
— Мне нечего бояться, тем более этого письма. Мой муж мертв, и уже давно все успокоилось.
— Да, совсем нечего, кроме довольно неприглядного скандала, который может случиться, когда свету станут известны детали. Ведь он не просто так оступился перед телегой и оказался задавленным тяжеленной ломовой лошадью.
Да, не просто. Накануне он явился в пьяном угаре, обвиняя ее в неудаче? своего очередного делового предприятия. Перебил весь хрусталь и фарфор в доме. Хотел добраться и до нее, однако, опасаясь за свою безопасность, Дженивра провела ночь в особняке отца. Рано утром супруг добрался и туда с тяжелого похмелья, в растрепанной одежде, требуя денег. Дженивра пригрозила разводом, и два лакея отца были вынуждены вывести его из особняка, применив силу. Она стояла на ступеньках крыльца и видела все, что происходит. Они грубо выкинули его на улицу, а он, проклиная ее, с трудом поднялся только для того, чтобы, сделав неверный шаг, упасть на мостовую, запруженную в понедельник утром грузовыми телегами и извозчичьими пролетками.
Естественно, его семья обвинила во всем именно ее. Они утверждали, что с тем же успехом она могла лично подтолкнуть мужа к смерти, поскольку спровоцировала его нервный срыв. По их словам, Филипп был не в себе. Ей хотелось крикнуть, что он «не в себе» уже довольно давно.
— Теперь вы знаете правду, — заметила она ледяным голосом, кладя письмо на стол. — Вы хотели узнать, что я здесь делаю, и узнали. Надеюсь, вы удовлетворены?
К сожалению, на Эша совсем не произвела впечатления ее тихая ярость. Он продолжал спокойно сидеть на стуле, не сводя с нее взгляда.
— Вы правы, вам действительно не стоит страшиться письма. Здесь нет ничего криминального. Другое дело — скандал. Он может стать весьма неприятным, если все выйдет наружу.
Дженивра сжала кулачки.
— Если вы имеете намерение шантажировать меня этим, вы еще больший негодяй, чем я думала.
Эш покачал головой:
— Я не собираюсь ничего предпринимать. Лишь хочу, чтобы вы осознали: раз мне удалось заполучить эту информацию, Генри может сделать то же самое. Не гарантирую, что его мотивы будут столь же чисты.
Дженивра вскинула брови:
— Чисты? Возможно, вам следует обрисовать свои мотивы, чтобы я смогла лучше себе представить, что означает «чистота» в вашем понимании?!
— Ах, оставьте, Дженивра. Достаточно того, что я вовсе не желаю вам бесчестья.
— Нет, я этого так не оставлю. Вы позволили себе устроить розыски за моей спиной, розыски относительно моего прошлого. Зачем вы все это затеяли?