Адъютант поклонился и исчез. Генерал покрутил в пальцах запечатанный конверт и потянулся за ножом для бумаг:
— Надеюсь, это не очередной донос на тебя, Айден. Потому что тогда…
Ну да, дальше можно не продолжать. Кажется, спета моя песенка. И самое обидное — ну ладно был бы повод! А так? Может, по части морали и семейных ценностей я отнюдь не пример, но воровать?! Да я ведь даже взяток сроду не брал, клянусь богами!
И к приснопамятной вдове в спальню не лазил.
Другое дело, что репутация моя действительно кричит совсем об обратном. Я вздохнул и поднял взгляд на отца. В том, что «срочное письмо» — очередной гвоздь в крышку моего гроба, я уже почти не сомневался.
И, увидев выражение лица генерала, только уверился в своих предположениях. Глаза его превосходительства, бегающие по строчкам, становились все больше и больше. По лицу метались тени. Зажатый в левой руке нож для бумаг упал на ковер… Ну, значит, точно все. И из этого кабинета меня выведут под конвоем. Куда — не хочу даже думать.
— Значит, это правда? — словно в забытьи, пробормотал отец. Выпустив из рук исписанный убористым почерком лист, он тяжело опустился на стул.
В комнате повисла тишина. Я опустил плечи. И вдруг услышал:
— Вы свободны, капрал Иассир. Возвращайтесь в казарму.
Не понял?..
— Я удовлетворю претензии господина Хирша и господина Ашера, — бесцветным голосом продолжил его превосходительство. — Развязать кошель и попросить уважаемых дельцов держать язык за зубами — единственное, что можно сделать в этой ситуации.
— Но как же… Не понимаю! — не выдержал я. — Меня оболгали, а ты хочешь спустить все на тормозах?!
— Да! — отрезал генерал Ференци. И после паузы добавил чуть мягче: — Я верю, что ты невиновен, сын. Но мы никому ничего не докажем. Я с большим трудом выбил тебе место, хотя это не в моих правилах. И я не могу позволить, чтобы мое имя трепали на каждом углу в связи с неподобающим поведением моего воспитанника, пусть даже совесть его чиста… Хватит с нас той истории с контрабандой в Армише. Возвращайся в казарму, Айден. С Хиршем и Ашером я разберусь сам.
Возражать я не рискнул.
Дело замяли. Умасленные солидными откупными ростовщики больше не имели ко мне никаких претензий, капитан Лигети, с которым я имел долгий разговор тет-а-тет, тоже в конце концов признал, что мог и ошибиться… Но толку-то от этого? Ясно же как божий день — кто-то всерьез вознамерился испортить мне жизнь. И этот «кто-то» здорово на меня похож! Или же намеренно постарался стать похожим… Все эти обвинения — одна сплошная ложь! У ростовщиков есть свидетели? Так ведь и у меня они тоже есть! Почему отец отказался дать ход делу? Это ведь в его интересах, что бы он там ни говорил.