— Мой дорогой…
— «Громобой». Ну-ка, выговори это слово. Я его уже сто лет не слышал.
— Боюсь, я едва не произнес его, когда вошел. Мой дорогой Громобой.
Президент просиял неожиданно щедрой улыбкой, производившей точь в точь такое же впечатление, как прежде.
— Вот и ладно, — негромко сказал он и после довольно долгой паузы добавил: — Видимо, мне следует спросить, что стоит за твоим визитом. Ваши официальные лица, как ты знаешь, не очень многословны. Они сообщили только, что ты приезжаешь и был бы не прочь меня повидать. Я, разумеется, страшно обрадовался.
«Да, задали мне задачу, — подумал Аллейн. — Одно неверное слово и я не только провалю мою миссию, но, похоже, загублю старинную дружбу и даже посею семена политически опасного недоверия». И он сказал:
— Я приехал, чтобы кое о чем тебя попросить и сожалею, что приходится досаждать тебе этим. Не стану притворяться, будто мое начальство не знает о нашей старой дружбе, — которую я очень ценю. Разумеется, знает. Однако я согласился на поездку потому, что считаю эту просьбу разумной и тревожусь о твоей безопасности.
Какой-либо реакции ему пришлось дожидаться в течение довольно долгого времени. Казалось, упал некий занавес. Впервые с момента их встречи Аллейн, глядя на эту немного отвисшую челюсть, на мешки под лишенными блеска глазами, подумал: «Я разговариваю с негром».
— Ну да! — наконец произнес Президент. — Я и забыл. Ты же полицейский.
— Пословица гласит — хочешь сохранить друга, не одалживай ему денег, не так ли? Я не верю в ее справедливость, но если подставить вместо последних четырех слов «никогда не используй его в своих деловых интересах», я бы с ней спорить не стал. Однако то, что я сейчас делаю, вовсе не сводится к этому. Все гораздо сложнее. Моя конечная цель, верите вы этому, сэр, или не верите, состоит в том, чтобы сохранить вашу чрезвычайно ценную жизнь.
Снова повисло опасное молчание. Аллейн подумал: «Да, именно так ты и выглядел, когда думал, что кто-то тебе нагрубил. Тебя словно ледком покрывало.»
Однако ледок растаял и лицо Громобоя приобрело одно из самых приятных его выражений — такое, словно он увидел нечто забавное.
— Теперь я тебя понял, — сказал он. — Это ваши сторожевые псы, Специальная служба. «Пожалуйста, вразумите его, этого черномазого. Пусть он позволит нам изображать официантов, журналистов, уличных прохожих и почетных гостей, никто нас и не заметит.» Так? Это и есть твоя великая просьба?
— Ты знаешь, я боюсь, что они так или иначе сделают это, сделают все, что смогут, с какими бы трудностями им ни пришлось столкнуться.