И Громобой — с таким выражением, словно эта мысль только что пришла ему в голову — добавил:
— Во всяком случае, он спился и больше не мог выполнять ответственных обязанностей.
— Но на прием их все-таки пригласили?
— О да! Это был вполне уместный жест. Нельзя же было сделать вид, будто полковника попросту не существует. Так в чем же состоит ваш необычный вопрос, дорогой мой Рори?
— Вопрос простой. Подозреваете ли вы кого-либо — конкретно — в убийстве вашего посла?
Вновь последовало хорошо памятное Аллейну движение прикрывающих глаза век. Громобой промолчал очень долгое время, но в конце концов сказал:
— У меня нет на этот счет никаких мыслей, кроме одной — я абсолютно уверен в невиновности «млинзи».
— Кто-нибудь из гостей в шатре?
— Определенно нет.
— Ну что ж, и на том спасибо, — сухо сказал Аллейн.
— Мой дорогой мальчик! — Аллейн ожидал услышать один из взрывов громобоева смеха, но тот взамен ласково тронул Аллейна за плечо и взглянул ему в глаза с такой тревогой и любовью, что Аллейн почувствовал себя странно растроганным.
— Разумеется, гости тут не при чем, — произнес Громобой. — И это все, что я могу сказать.
— В таком случае… — Аллейн глянул на Фокса и мистера Уипплстоуна, и те немедленно отвесили прощальные поклоны.
— У меня тоже имеется вопрос, — произнес Громобой, заставив всех замереть. — Мое правительство желает, чтобы здесь, в нашем посольстве висел мой портрет. Я хочу официально попросить вас, чтобы ваша жена приняла этот заказ.
— Я передам ей, — стараясь скрыть изумление, сказал Аллейн.
Уже у дверей он прошептал своим спутникам:
— Я догоню вас через минуту.
И когда они вышли, сказал:
— Я вот о чем хотел попросить. Будь поосторожнее, ладно?
— Разумеется.
— В конце концов…
— Тебе не о чем тревожиться. С моим «млинзи» у дверей я могу спать спокойно.
— Ты что, хочешь сказать?..
— Конечно. Это его привилегия, он чрезвычайно ею дорожит.
— Ради всего святого!
— Кроме того, я запру дверь.
Аллейн почувствовал, что того и гляди расхохочется.
Все трое молча добрели до своего временного кабинета. Войдя в него, мистер Уипплстоун провел ладонью по редким волосам, упал в кресло и сказал:
— Он солгал.
— Президент, сэр? — спросил Фокс таким голосом, словно услышал нечто скандальное. — Насчет копейщика?
— Нет-нет-нет-нет! Когда сказал, что никого конкретно не подозревает.
— Ну-ка, ну-ка, — сказал Аллейн. — Объясните нам. Почему?
— По причине, которую вы сочтете совершенно негодной. Его повадка. В свое время я хорошо знал этот народ, возможно, настолько хорошо, насколько это доступно белому человеку. Мне нравятся эти люди. Вранье дается им с трудом. Но, Аллейн, дорогой мой, вы же и сами прекрасно знаете Президента. Разве вы не заметили то, что заметил я?