Я почти подошла к нашему парадному, когда дверь открылась – в 1913 году она была со стеклянным окошком овальной формы, и на тротуар выкатились смешные детские санки: два деревянных креслица с подлокотниками стояли друг за другом на длинных полосках металла, напоминающих лезвия беговых коньков, под сиденьями свисали стёганые мешки.
Санки подтолкнула нога в сапожке, рука придерживала дверь.
Затем на улицу вышла дама с двумя маленькими детьми, мальчиком и девочкой, на детях пальто с меховыми воротниками и огромными пуговицами. У девочки на шапочке топорщилась большая меховая оборка, казалось, кроха радостно и наивно смотрит из серединки мехового цветка.
Я с интересом рассмотрела наряд дамы: длинная шуба из каракуля, с короткими и очень широкими рукавами, отороченными пышным черным песцом или чернобуркой, длинные перчатки со множеством мелких пуговок-бусинок, обтянутых кожей. Сапожки тоже с пуговками, на каблучках, похожих на песочные часы.
Дама по очереди усадила детей в креслица, заправила ножки в стеганые конверты и прицепила концы конвертов к поручням.
– Поехали с орехами! – весело сказала она.
Дети залились счастливым смехом.
Процессия прошла мимо меня, оставив яркий, крепкий запах духов.
Я осторожно вошла в парадное – совершено другое, не такое, как в настоящей жизни: жарко натопленное, ухоженное, даже роскошное.
И огонь, пылающий в камине, и сияющее зеркало в золотой раме, и пурпурный ковер перед лестницей, и пальма на площадке у окна, и мраморная окраска стен, – все разительно отличалось от парадного, где жила моя бабуля.
Я сделала шаг, но наперерез мне вдруг вышел человек, похожий на Петровича, которого я сперва не заметила – он сидел у стены, на длинной скамейке с плюшевым сиденьем.
Судя по мундиру, смутно напомнившему гусарский, это был дореволюционный вахтер. Или как там их называли в 1913 году?
– Позвольте, барышня, вы в который номер? – спросил вахтер.
– Я в квартиру.
– В которую, к кому? Фамилия господ какая?
– Фамилию не помню, а квартира на четвертом этаже.
Я попыталась вспомнить, называла бабуля фамилию художницы и ее мужа-инженера? Нет, не называла.
– Позвольте выйти прочь, – ласково сказал вахтер.
Вспомнила, кажется, вахтеры раньше назывались привратниками?
И он вежливо, но твердо выпер меня на улицу.
Вот так сон, уж пора бы мне просыпаться, потому что на улице очень холодно.
Делать нечего, побегу с канала, вернусь домой через черную лестницу.
Я помчалась назад, на канал, мимо мрачных темных домов, забежала в калитку и вновь оказалась в знакомом дворе: лошадь все так же стояла у поленницы, только корзин с яйцами в телеге уже не было.