- Никак нет. Комиссар Гатчинского дворца... Смотритель дворцового музея...
- Ага! Сторож. Достойно смеха: сторожит мой дом не собака, а заяц. Хорошо, пусть будет заяц. А теперь, Заяц, рассказывай нам смело и толково все, что знаешь о нынешних людях, делах и событиях. Кто правит и кто подчиняется? Каково настроение умов и направление мыслей? Что за машкерад такой дьявольский, какая абракадабра творится на Руси? Говори смело и толково.
Тут Заяц несколько приободрился. В нем даже проснулась давняя привычка к агитации. Слегка откашлявшись, он начал было с любимого выражения:
- Поскольку постольку...
- Нет, - резко оборвал Призрак. - Не поскольку и не постольку, а говори только по правде. Почему бежала с полей сражения русская армия? Почему страна залита братской кровью и вся охвачена голодом и ужасом? Почему тысячи проходимцев стали неслыханными тиранами, владеющими жизнью, смертью и имуществом стомиллионного населения? Почему это унизительное рабство, какого не видала история?.. Говори.
Собрав всю свою природную прыткость, вытащив наскоро из памяти все прочитанные брошюры, газетные статьи и декреты, стал Заяц делать доклад, начав его с мартовский революции. Тень молчала. Но Заяц чувствовал, что от нее исходит, все более сгущаясь по мере движения событий, какая-то глубокая, нечеловеческая острая грусть. Иногда правая рука Самодержца крепко стискивала золотой набалдашник эспантона, и тогда Заяц невольно вздрагивал, замолкал на минутку и опасливо косился на Тень. "А что если вдруг прогневается и огреет этой камышовой тростью по спине?".
Заяц закончил свою речь грядущим торжеством коммунизма, мечтательной картиной земного рая во всеобщем равенстве и, наконец, замолчал. Молчал долго и Самодержец. Голова его была опущена на грудь, и тяжелая скорбь исходила от него.
Но вдруг он поднял чело и, показалось Зайцу, сразу необычайно вырос.
- Дураки, - сурово сказал Призрак. - Жалкие, бессовестные, бездушные дураки. Внушать любовь и братство палкой и смертной казнью... Гнать в рай прикладами... Мысль злая, вредная и пустая. От нее гибель стране и горе человечеству!
За окном уже серел рассвет: неясно темнели деревья парка. Тень продолжала:
- Я, один я, был прав в государственных заботах, и теперь понимаю это в совершенстве. Пусть, как человек, я в моем человеческом естестве был подвержен земным слабостям: гневу, вспыльчивости, недоверию, порой даже жестокости. Но, как помазанник и избранник Божий я лишь перед Ним одним нес страшный ответ за все мною сделанное. Я был - один. А внизу меня был мой народ. И все уравнивалось, все обезличивалось под моей полной, абсолютной властью, все теряло свою волю. Не было в глазах моих ни малейшей разницы между знатнейшим дворянином моего государства и последним мужиком, солдатом или нищим. Я не знал чувства лицеприятия, но стремил вверенный мне свыше народ к благу, здоровью и счастью. Те, кто убил меня, они же и прославили меня сумасбродным деспотом. Им нельзя было поступить иначе, ибо в этом было подобие их оправдания перед потомством. А история? - с горечью сказал Призрак. - История - послушная, угодливая, лживая и подкупная раба, когда она пишется современниками. Народ правдивее истории, и память его благодарнее. Скажи мне, молодой и глупый человек, бывал ли ты в Петропавловском соборе, в усыпальнице Русских Царей?