— Слушаю! Да-да, Моцкус. Очень приятно, слышу хорошо. Самочувствие прекрасное. А нельзя ли как-нибудь обойтись без меня? Нельзя?! — Он приумолк и покраснел. — А в выводе экспертов не может быть ошибки? — стал тревожно постукивать пальцами по столу, задел пепельницу и опрокинул ее.
— Думаю, что нет, — на другом конце провода звучал молодой, хорошо поставленный и строгий голос. — Выстрел произведен из вашего ружья, точнее — из левого ствола.
«Иди ты знаешь куда…» — хотел сказать Моцкус, но растерялся:
— Вы только так думаете или убеждены?
— Факты слишком серьезная штука, чтобы можно было опровергнуть их словами, — голос следователя чуть дрогнул, видимо, он обиделся.
— Тогда я ничего не понимаю. — Только теперь мысль Виктораса заработала в нужном направлении. — Это невероятно!
— Вы свое ружье никому не давали?
— Нет.
— А может, случайно поменялись? Одолжили?
— Никоим образом! Никто другой из этой старой развалюхи не выстрелил.
— Видите, вам, возможно, все ясно, а как мне это понять?
— Не знаю, — Моцкусу очень хотелось, чтобы этот человек как-нибудь понял его, но он запутался в своих объяснениях, рассердился и закончил: — Как вам угодно, так и понимайте, я же не маленький и отвечаю за свои слова.
— Уважаемый профессор, мы не первый день знаем вас, — голос несколько смягчился. — Почитая ваше доброе имя и заслуги, я кое в чем даже пристрастен, но закон есть закон: вам придется дать расписку о невыезде.
— Это хуже чем тюрьма. У меня на носу международный симпозиум, на который я не только поеду, но и буду читать там доклад.
— А вы не можете поручить эту работу кому-нибудь другому?
— Юноша!.. Простите, уважаемый следователь, а вы можете снять свою голову и через секретаршу передать ее на съезд юристов?
— У меня нет секретарши.
— Будет! — У Моцкуса кончилось терпение. — И позвольте спросить вас: долго ли будет тянуться эта канитель?
— До суда.
— И суд будет?
— Так завершаются все серьезные дела.
— Это невозможно! Я буду обращаться к вышестоящему начальству.
— Ваше право, но, думаю, не поможет… Пока не кончилось предварительное следствие, всякие звонки, советы, рассуждения только повредят вам и отнимут еще больше времени.
— Нет, мой милый, — Викторас принялся ходить по кабинету, сколько позволял телефонный провод. — С этим я никогда не соглашусь! Этот тип испортил мою машину, спровоцировал аварию, оклеветал меня, терроризирует свою жену, а я должен молчать и ждать? Скажите — чего? Пока вы научитесь разбираться в людях?
— Я верю вам и думаю, что так оно и есть на самом деле, но где вы были до сих пор, почему молчали и не обращались к нам?