— Сейчас же или через две недели?
— Сейчас, — заспешил Саулюс, чувствуя, что поступает неправильно и что через несколько минут, устыдившись, убежит отсюда ни с чем.
— Малыш, если сейчас, ты не получишь компенсации, — все еще шутил Моцкус.
— Я уже получил: вчера Стасис Жолинас мне за это восемь тысяч на стол выложил.
— Аж восемь! Смотри ты мне! — ухмыльнулся шеф. — А я думал, что за столько лет он больше наворовал.
— Теперь я куплю «Волгу» и открою новую линию маршрутных такси: Вильнюс — Пеледжяй, — нащупав слабинку Моцкуса, пошутил и Саулюс.
— И вся наша дружба — к черту? — насторожился шеф, по его лицу пробежало нескрываемое раздражение.
— Нет, почему? К богу, — Саулюс нарочно растравлял себя, как это делал когда-то отец Моцкуса, собираясь отрубить курице голову.
Викторас уловил его состояние:
— А с женой посоветовался?
— Зачем советоваться, если я получил ее письменный приказ?
— Тогда считай, что уже не работаешь.
— Спасибо.
— Нет, погоди, — остановил его Моцкус. — Значит, поболтал, послушал, что этот мухомор тебе рассказал, и осудил? Интересно, а кто из вас приведет приговор в исполнение?
— Мы никого не осудили. Но я не могу возить человека…
— …Которого ты не уважаешь? — Моцкус старался опередить события.
— Нет, это было бы несправедливо по отношению к вам. Я не могу возить начальника, который слишком добр ко мне. Мне кажется, что я перед вами в неоплатном долгу и вы делаете так, чтобы я задолжал вам еще больше, чтобы иметь безмолвного слугу и распоряжаться им, как вам взбредет в голову.
— Не понимаю. — Моцкус все понял, но хотел дослушать Саулюса до конца.
— Я не могу работать с человеком, который пытается быть хорошим за чужой счет.
Эти слова больно кольнули Моцкуса, но он сдержался.
— Ах, вот в чем дело!.. Я слишком добр… Мы всю жизнь искали доброты, а вы убегаете от нее. Доброта кажется вам подозрительной, потому что она незаслуженна? Что ж, логично. — Моцкус подбирал подходящие слова, но найти их было не так легко. Он закурил. Вначале ему хотелось пристыдить Саулюса, напомнить о необычайной честности его отца. Но это было бы слишком банально. Поэтому он решил быть откровенным: — Знаешь, если бы я был подлецом, мне было бы наплевать, что думает обо мне рядовой шофер. Не хочу быть чиновником. А с тобой — особенно. Прежде всего, я полюбил тебя как товарища, как откровенного и принципиального человека, как прекрасного, знающего свое дело водителя… Ну, и как сына своего погибшего друга.
— А я думал — как немого, который все видит, слышит, но сказать ничего не может, — Саулюс произнес придуманную ночью фразу и испугался, потому что до него дошли слова шефа, сказанные про отца. Саулюс насторожился, напрягся, но Моцкус не спешил.