— Курите…
И Грунев вытащил из сержантской пачки сигарету, неумело раскурил ее. Зажигалку так себе и не купил.
Подъехала полевая кухня, остановилась у костров. Тощий — не в коня корм — повар Харитонов с большим кадыком и белыми ресницами, отбросив крышку, взялся за черпак.
Был Харитонов великим знатоком своего дела. Когда готовил соус — поджаривал косточки, из них варил бульон, а тем бульоном разводил муку, подкрашенную томатом.
Соус получался — пальчики облизать! Азат вожделенно закатывал глаза: «Вах-вах!..»
— Подходи, пехота! Получай без ограничений! — прокричал Харитонов басом, неожиданным в таком тощем теле.
Запахло мясом, кашей. Дроздов сладостно раздул ноздри:
— Да, теперь не грех и рубануть!
Из поселка принесла пышки и круг колбасы пожилая женщина в белых бурках.
— Покушайте домашнее, — предложила она радушно.
Дроздов проницательно посмотрел на нее и тихо сказал Груневу:
— Наверно, у нее внук в армии.
Но женщина услышала, улыбнулась, как Евгения Петровна:
— Нет, это я просто так…
Ее усадили, накормили солдатской кашей с мясом.
— Знатный харч, — сказала гостья, возвращая котелок, пуще всего удивляясь, что зимой у солдат есть зеленый лук.
— Почту везут! — раздался радостный крик.
Перед большими праздниками почта, словно бы притаившись, накапливала силы, чтобы затем обрушить лавину писем. Послезавтра день Советской Армии, и писем пришло особенно много.
Почтальон стал выкликать фамилии:
— Дроздов!
Протянул два письма.
Первое — от матери. Виктор прочитал обратный адрес на втором конверте. От Людмилы!
Доверительно сказал подошедшему и за своим письмом Санчилову:
— Моя прислала… В техникуме учится.
Санчилов улыбнулся:
— Я тоже получил от «нее».
Обветренное лицо лейтенанта за один этот «бой», казалось, стало мужественнее, к синеве глаз примешалась темная краска, лишившая их прежней наивности.
Грунев опечалился: от бабушки письма не было, а больше ждать не от кого.
Людмила писала Виктору: «Я считаю тебя своим настоящим другом, скучаю и буду с нетерпением ждать возвращения».
Дроздов еще раз перечитал эту фразу.
«Дождется — не пожалеет. Это уж честное солдатское…»
Виктор на секунду представил в весеннем вишневом цвету улочку, где живет Людмила, деревянную калитку с чугунным кольцом.
Всякий раз, когда они подходили к этой калитке и Виктор пытался обнять Людмилу, она приседала, выскальзывала и убегала.
Не то что Клавка.
Потом Виктор начал читать письмо матери:
«Долго от тебя весточки не было, я места себе не находила. И Тайфун все скулил, от миски морду воротил. А вчера стирала на кухне, он пришел, стал меня лапой оглаживать, потом взял зубами за фартук и потащил к почтовому ящику на калитке. Я заглянула, а там — письмо от тебя. Унюхал! Подпрыгивает, лизнуть письмо норовит и домой меня не пускает, чтоб я здесь же, во дворе, читала. Начала вслух читать, а он сел на снег, уши торчком. Как прочту слово „Тайфун“ — повизгивает, рад. А дочитала, он зубами конверт отнял, лег в конуре, положил между лап и отдавать не хочет».