Ластман слушал гостью, почти не вникая в смысл ее слов. Молодой Алларт встал рядом с матерью, и в туманно-золотом сиянии, струившемся сквозь занавеси песочного цвета, сходство между госпожой ван Хорн и ее сыном казалось еще более разительным, чем при полном свете. Обоим была свойственна одна и та же очаровательная и трогательная манера чуточку склонять голову набок, у обоих были одинаково безупречно белые продолговатые щеки, ясные глаза, светлые шелковистые волосы. Ван Хорны были изящны от природы, изящны в каждом своем жесте: семнадцатилетний Алларт и в темно-синей рабочей блузе оставался таким же юным кавалером, как в перьях и в бархате. Время от времени мать поглядывала на него, маскируя слегка насмешливой улыбкой подступающую к горлу нежность.
— С вашей стороны было большой любезностью взять его на свое попечение, — сказала она. — Ведь каждый новый ученик — настоящее для вас испытание.
Глядя на утонченного очаровательного юношу, Питер Ластман с тоской думал, что новизна — единственная приятная сторона его ремесла. Алларт ван Хорн привлекателен только потому, что он — новый ученик. Художник учил живописи не первый год и давно уже примирился с тем, что увлечение тем или иным учеником — вещь преходящая. Где то чувство, которое он когда-то, в ясные дни другого такого же уходящего лета, испытывал, например, к Яну Ливенсу? Жеребенок превратился в гладкого холеного коня. Алларт тоже либо обрастет жирком, либо нагуляет себе грубые мускулы. Чистую продолговатую линию щек испортит борода, серо-голубые глаза утратят свою невинность…
— Ну, что вы! Алларт не доставляет мне никаких хлопот. Он не только одарен, но и послушен, а это, поверьте, редкое сочетание, — ответил он.
— В одном я не сомневаюсь: учиться он хочет.
Юноша, смущенный тем, что о нем говорят в его присутствии, ответил лишь улыбкой, так похожей на улыбку матери. Сдержанная насмешливость, видимо, в большом ходу в роскошном доме на Херренграхт: когда радость или гнев угрожают вырваться наружу, ван Хорны охлаждают свой пыл тем, что поддразнивают друг друга.
— А ты не забыла, зачем пришла, мама? — спросил Алларт.
— Ах да! — Тонкими руками в прожилках госпожа ван Хорн взяла пакет и протянула его Ластману. Жест был нарочито утрирован: вручая подарок с таким торжественно-церемонным видом, посетительница как бы освобождала художника от всяких обязательств, кроме чисто внешних проявлений признательности. — Это совершенный пустяк, господин Ластман. Насколько я могу судить, вещь довольно уродливая, но зато подлинно античная. Мы с Йорисом раздобыли ее в Вероне.