Однако мятежная половина семьи художника взглянула на такое простое дело, как совместная трапеза отца и сына, не более снисходительно, чем на свадьбу последнего. Корнелия наотрез отказалась что-нибудь изменить в их обычном скромном меню и сесть за стол втроем — отец, брат и она. Рембрандт и сам понимал, что это немыслимо: Арт и Ребекка всегда ели с ним за одним столом, и у него язык бы не повернулся отослать их есть на кухню, словно слуг в аристократическом доме. Да, это было немыслимо, но и обойтись без этого было трудно: у старой Ребекки была привычка соваться в разговор с неуместными замечаниями, а отношения между учеником и сыном художника всегда отличались отчужденностью и холодностью. И хотя Рембрандт в конце концов выторговал у Корнелии согласие на пирог с мясом и затейливый салат, хотя на стол были поставлены хорошие оловянные тарелки и постелена лучшая скатерть, настроение у всех было отнюдь не праздничное. Сам художник испытывал опасения, Ребекка волновалась, Корнелия постаралась привести себя в самый непривлекательный вид, тогда как Арт, по той же самой причине, нарядился как можно великолепнее: на нем были камзол и штаны цвета королевской синьки, в которых он не щеголял с тех самых пор, как превратился из дордрехтского аристократа в амстердамского ученика.
Если Арт возымел намерение затмить Титуса, то он мог и не давать себе столько труда. Хоть Титус явился в том самом костюме цвета бордо, в котором венчался, выглядел он не то что на десять, а на целых двадцать лет старше ученика: впалые щеки, заострившийся нос, бескровные губы. После женитьбы он стал еще апатичнее, и только возбуждение при мысли о возможности что-нибудь продать первому среди итальянских коллекционеров выводило его из состояния полного безразличия. Румянец оживлял его усталое лицо лишь тогда, когда речь заходила о том, что Медичи редко дают за картину меньше пятисот флоринов, или о том, что этот возможный покупатель, человек весьма набожный, захочет, вероятно, приобрести одно из полотен на библейские сюжеты. Уж не болен ли он? — спросил себя художник, усаживая сына во главе стола, между собой и Корнелией. Нет, не похоже. Видимо, слишком переусердствовал с Магдаленой.
— Над чем ты сейчас работаешь, отец?
— Над портретом госпожи де Барриос. Он почти закончен.
— Мне хотелось бы взглянуть на него.
— Как! Вы его еще не видели? — вмешался Арт де Гельдер.
— Но ведь портрет находится не здесь. Я полагал, что отец работает над ним у де Барриосов на Бреестрат.
— Верно, но они охотно разрешают его смотреть, — возразил ученик. — Я, например, побывал там уже два раза.