— Оттилия! всегда Оттилия! Разве ты сам не советовал мне найти подругу?
— Вовсе не такую! Во всяком случае, теперь она всем здесь руководит.
— Ты хочешь разлучить меня со всем, что я люблю.
— Разве Оттилия всё? Впрочем, похоже на это.
— Но не могу же я ее просто отослать отсюда, ведь я же ее сама пригласила, чтобы приготовить девочек к гимназии и заниматься с ними латынью!
— Что, латынь? Господи Иисусе, неужели и они должны сделаться сумасшедшими?
— Да, они должны знать столько же, как и всякий мужчина, чтобы их брак, если они выйдут замуж, был истинным браком!
— Но, душа моя, разве все мужчины знают латынь? Я сам из неё почти ни слова не знаю, и все-таки ведь были же мы счастливы, да? И вообще всё идет к тому, чтобы и мужчин освободить от латыни, как от совершенно бесполезной вещи. А вы непременно хотите настаивать на этой ерунде? Вы не можете с нас взять пример? Разве недостаточно уже того, что этой глупостью испортили мужскую половину рода человеческого? Должны и женщины быть непременно испорченными? О, Оттилия, Оттилия, что ты натворила!
— Не будем больше об этом говорить! Но наша любовь, Вильгельм, не была такой, какой должна быть! Она была плотской!
— Сердце мое, но как же имели бы мы детей, если бы наша любовь не была плотской! Но она была не исключительно плотской!
— Разве может быть что-нибудь в одно и то же время и белым и черным? Ответь мне на это.
— Конечно, посмотри на свой зонтик, он сверху черный, а снизу белый!
— Софист!
— Послушай, милое дитя, говори твоими собственными устами и твоим рассудком, а не фразами из книг Оттилии! Пробуди свой ум и будь снова сама собой, моей собственной милой маленькой женкой.
— Да, твоей собственной, это именно и есть твоя собственность, которую ты покупаешь на деньги, заработанные твоим трудом.
— Совершенно также, заметь себе это, я твой муж, твой собственный муж, до которого никакая другая женщина не может коснуться, если у ней есть голова на плечах, и которого ты получила в подарок, — нет в вознаграждение за то, что он имеет тебя. Разве это? Разве тут нет равенства?
— Но разве мы не истратили зря нашу жизнь, Вильгельм? Разве были у нас высшие интересы?
— Да, Гурли, у нас были высшие интересы, мы не только тратили нашу жизнь, и для нас пришли серьезные часы. Мы имели высшие интересы, т.-к. мы заботились о будущем поколении, мы много мучились за наших детей, много трудились для них — ты в особенности. Разве ты не подвергалась для них четыре раза смертельной опасности? Разве ты не жертвовала дневными удовольствиями и ночным покоем, чтобы ходить за ними и их оберегать! Разве мы не могли бы иметь квартиру в шесть комнат с кухней на лучшей улице вместо нашего небольшого жилища, если бы у нас не было детей. Разве не могла бы моя возлюбленная носить шелковые платья и жемчуг, и не мог бы твой муж ходить в незаштопанных брюках, если бы не было малышей? Итак, разве уж мы такие куклы? Такие эгоисты? Высшие интересы! Да разве это высшие интересы, когда носятся с латынью, одеваются полуголыми с благотворительною целью и оставляют дома детей лежать в их мокрых пеленках, и они заболевают! Я имею более высокие интересы, чем Оттилия, если я хочу иметь здоровых, веселых и сильных детей, которые впоследствии выполнят то, на что мы не способны! Но для этого латынь не нужна! Будь здорова, Гурли! Я должен идти на вахту; пойдешь со мной?