Когда она поправилась, она заговорила с мужем о своем желании учиться верховой езде. Он спросил доктора, и тот отсоветовал. На следующий день жена побывала на консультации у одного «профессора», который ей прописал верховую езду. Прописал! слышишь? Тут уж нечего было делать.
Господин Эрнст имел непобедимое отвращение к манежу. Как только туда входишь, тебя сразу обдает запахом пота и аммиака. Сквозь плохо притворенные двери видишь полураздетых женщин в сорочках и панталонах. Ему было ужасно видеть, как здоровый парень из конюхов обхватывал его жену за талию и поправлял её ноги на стремени. И потом все эти кавалеры, которые следили блестящими глазами за движением её тела.
Разврат висел здесь в воздухе, и кто знает, что происходило тут за кулисами, — но врач ведь «предписал это»!
Езди вместе со мной, сказала она ему однажды, когда он говорил о своем неудовольствии. Два раза он ездил — получил ушиб бока, потерял шляпу, должен был терпеть всяческие колкие замечания. Над ним смеялись.
Наконец, жена ему заявила, что уроки верховой езды переносятся на вечер, они будут разучивать кадриль под музыку, он может смотреть на них с хор.
Один раз он пошел туда, но больше этого не делал. В антрактах он должен был играть роль служителя, откупоривать бутылки шампанского, сельтерской и т. д. и т. д.
Итак, он оставался дома с ребенком. Это было счастье, о котором он мечтал!
Он невольно подумал о всех женщинах, которые должны сидеть дома в то время, как их мужья проводят время в кабачках.
Почему не встретил он на своей жизненной дороге такую несчастную женщину, — тогда бы они сидели дома вместе. Беда! Беда!
Кадриль была наконец проведена и закончилась ужином.
Однажды около полуночи кто-то сильно дернул за входной звонок. Господин Эрнст сидел по обыкновению около детской и читал Диккенса. Он вскочил, чтобы отпереть дверь; его жена стояла перед ним, и внизу лестницы он услыхал удаляющиеся шаги. Она чувствовала себя дурно. Он провел ее в комнату; она действительно была очень бледна, с черными кругами под глазами.
— Эрнст, — сказала она и разразилась вдруг конвульсивным смехом, который звучал как рыдание, — ты меня любишь?
— Конечно, да!
— Ах, я так больна, так больна!
Черты лица сделались вялыми, а на губах играла грустная улыбка.
— Ах, как я люблю тебя, Эрнст!
Господин Эрнст забеспокоился, — этих слов он уже так давно не слыхал.
— Ты сердит на меня? — спросила она.
Он? нет, конечно, нет, но он так был бы рад, если бы она побольше бывала дома. — Да, конечно, она бывает слишком много вне дома, — но если доктор это предписал! Неужели его не заботит её здоровье?