— Ах, Федя, скотина! Найду — разведусь! — грозно пообещала она Самоварову. — Сколько раз он уже меня подводил! И ведь исчезал всегда перед самыми премьерами. Встретил как-то на улице школьного приятеля и махнул с ним в Сургут. Вечно кого-нибудь встретит и куда-нибудь махнет!
Она раздраженно покосилась в окно, добавила:
— Бабы тоже проходу ему не дают, причем самые мерзопакостные. Два раза он подхватывал триппер и по разу — чесотку и стригущий лишай. Как он мне надоел! В юности такие фокусы легче сносишь, но постепенно приходит усталость. Хочется, чтобы ничто не мешало творчеству. Я ведь Ибсена в пятницу сдаю, каждый день прогон за прогоном, а тут еще и сериал этот дурацкий навязывают. Я изнемогаю!
Самоваров сочувственно покачал головой:
— Все это очень грустно. Знаете, не хочу обнадеживать — я вряд ли смогу заняться поисками вашего мужа. Будем надеяться, что усилия милиции не окажутся напрасными. Возможно, я был бы в состоянии дать вам пару разумных советов, но я совершенно не знал вашего мужа. Я не представляю его круга знакомств, образа мыслей и действий. Потому не буду долее вас задерживать…
— Образ Фединых мыслей? Он дурак! — живо прервала его Катерина. — То есть он образованный, профессионально состоятельный, небесталанный человек. И при этом дурак полнейший!
— Как это? — удивился Самоваров.
— Концов и начал он не видит, связи событий не понимает, чувства реальности никакого, идей тоже. Так, мутный поток сознания. Наверное, это и есть мужская логика? Порет какую-то чушь и при этом выглядит мудрецом. В нем сильна авантюрная жилка, причем он умудряется самые нелепые прожекты впарить вполне разумным людям. Харизма, сплошная харизма! У него бешеный темперамент, левый глаз немного косит, многие говорят, что он напоминает Петра Первого. Издали, конечно… И с пьяных глаз…
— Скажите, а когда вы видели его в последний раз?
— На той злосчастной вечеринке. Вернее, после нее. Федя перебрал и стал нетранспортабелен. Мы решили — пусть на антресолях отоспится.
— Как по-вашему, что с ним могло случиться?
Катерина опасливо оглянулась на дверь, будто музей кишел тайными агентами, и сказала, трагически понизив голос:
— С ним могло случиться все, что угодно!
Она придвинулась еще ближе к Самоварову, схватила его за рукав горячей сильной рукой.
— Я не стала говорить это в милиции, — еще тише, на совсем уж шаляпинских, еле слышных низах проговорила она. — Это ни к чему бы не привело — сами знаете, какие ограниченные люди там работают. Придумали бы еще парочку абсурдных версий. Но вам надо знать все! Так вот, когда Федя набирается под завязку, он делается недвижим, как колода. Он спит до полудня каким-то мертвым, гипнотическим сном, и разбудить его невозможно, даже если стукнуть сковородкой по башке.