— Оставьте меня одну, Ромэна, дайте мне оправиться. Пройдитесь по саду. Когда вы вернетесь, мне будет уже лучше, я успокоюсь. Вы меня простите, Ромэна, но вы не можете знать, вы не можете знать…
Сады виллы Альванци славились недаром. Перед виллой они образовывали правильные цветники, расположенные вокруг центрального бассейна, отражавшего темную бронзу мифологической группы. За этим первым садом расстилался второй, более таинственный и более дикий, прорезанный длинными крытыми аллеями, приводившими к перекрестку герм и гипсовому гроту.
Многочисленные фонтаны придавали свежесть листве и наполняли сад шумом текущих вод. В саду виллы Альванци звучала непрестанная грустная жалоба, которая была его гармонической и одиноко скорбной душой.
Ромэна Мирмо тихо шла, внимательная к окружающей красоте. Запах цветов, журчание вод вполне занимали ее мысли. Стоял чудесный осенний день, прохладный и безветренный. В одной из аллей садовник работал граблями. Все было окутано мирным благородством. Когда Ромэна проходила мимо, голубь, сидевший на руке у статуи, вспорхнул с мягким шумом. Мадам Мирмо, очнувшись от мечтания, проводила его глазами. Он покружил в небе, потом опустился на балюстраду лоджии, открывавшейся в углу виллы.
Ромэна вздрогнула. Уже напрасно пела вода в ближнем фонтане, напрасно запах окрестных роз напоял воздух. Ромэна не замечала прозрачной песни и чистого благоухания. Ее внимание было поглощено этой мраморной балюстрадой. К этому выступу маркиз Креспини, обезумев от любви, прислонил свою дерзкую лестницу! Там, где вилась эта буксовая опушка, он упал с высоты, пораженный смертоносной пулей князя Альванци! И он умер, и ничто не в силах было предотвратить эту смерть, и из-за этой смерти неповинная в ней несчастная женщина терпит самое несправедливое из всех мучений! Для нее жизнь стала чередой унылых часов; для нее воды перестали журчать, розы потеряли аромат; для нее этот прекрасный сад утратил свое очарование, эта благородная вилла — свой мир и покой. И все это по вине трагического пришельца, захотевшего во имя непрошеной любви обезобразить счастливый удел, с которым его опрометчиво столкнул слепой случай!
Ромэна Мирмо вдруг возненавидела этого офицера. Она рисовала его себе похожим на молодых лейтенантов, которые попадались ей навстречу на улицах Витербо, закутанные в голубоватые плащи и гремя саблями по мостовой. Она рисовала его себе наглым и самонадеянным фатом, который мнит себя неотразимым, считает себя вправе навязывать свою любовь и пользоваться для этого самыми низкими средствами. Да, этот Креспини принадлежал к ненавистной породе соблазнителей, считающих, что женщинам остается только повиноваться их любовным велениям, и полагающих, что они оказывают им слишком много чести, милостиво обращая на них внимание с высоты своего тщеславия. В конце концов, разве не следует показывать этим нахалам, что их желанию можно противиться, что им можно пренебрегать и не считаться с ним? Это и сделала княгиня Альванци, притворяясь, будто не догадывается о направленной на нее любви, обращаясь с этим Креспини как со всяким другим. Она делала вид, что не замечает его страсти. И что же, эта страсть привела к ужасным последствиям. Конечно, он наказан жестоко за свое самомнение. Конечно, его вина, какова бы она ни была, быть может, и не заслуживала смертной кары, которую он понес. Судьба обошлась круто с этим фатом. Но что же делать, тем хуже для него!