Ромэна Мирмо чувствовала себя недоброй и раздраженной. Эта смерть ее не трогала. Она резким движением подчеркнула свою мысль.
Да, тем хуже для этого Креспини!.. Он рискнул и проиграл. Она не прощала ему того зла, которое он причинил. Ее взглядам снова предстал образ бедной княгини. Она ускорила шаг. Удаляясь от виллы, она быстро зашагала по длинной дубовой аллее, ведшей к перекрестку герм. Дойдя дотуда, она остановилась… Вокруг нее, под аркадами темного букса, возвышались закованные в камень боги. Они напрягали свои мускулистые торсы и усмехались бородатыми лицами. Один из них, изъеденный сыростью, лежал, поверженный наземь. Этот изваянный труп снова напомнил Ромэне о Креспини и княгине Альванци. Бедная женщина! Исцелит ли ее когда-нибудь время от гнетущего ее напрасного и великодушного сожаления? Поймет ли она, что мы не можем зависеть от чужого безумия, что мы отвечаем только за самих себя? Удастся ли ей изгнать страшное воспоминание, которое не дает ей покоя? Ромэна нетерпеливо толкнула ногой упавшую статую. В окрестной тишине невидимый фонтан ронял прерывистые, неиссякающие слезы.
Звук шагов вывел Ромэну Мирмо из задумчивости. В глубине аллеи к ней шел князь Альванци. Заметив ее, он поднял руки в знак привета:
— Здравствуйте, дорогая мадам Мирмо, я вас уже давно ищу. Как я рад вас видеть! Жена сказала, что вы в саду. Я боялся, что не успею вернуться к вашему отъезду.
Голос князя Альванци звонко и весело раздавался в аллее. Закованный в камень, со своим мощным торсом и широкой седой бородой, он был бы на месте среди герм перекрестка. Ромэна нашла, что он почти нисколько не изменился, разве только немного поседел и пополнел. Недавние события на нем, по-видимому, не отразились. Ромэна невольно взглянула на сильную руку, которую он протянул ей, касаясь ее руки. Эта рука убила, но в ней не чувствовалось ни малейшей дрожи. Она была крепка и спокойна. Мускулы безмятежно играли под кожей. Эта рука принимала совершившееся.
— Дорогая мадам Мирмо, скажите, как вы нашли бедную княгиню?.. Очень изменилась, не правда ли? Ваш приезд ее очень взволновал. Она такая нервная, такая грустная; но доктор Аткинсон уверяет, что вылечит ее. Ах, я очень рассчитываю на эту поездку во Флоренцию! Так хорошо было бы ее рассеять, заставить ее уехать отсюда, забыть; но она ни за что не хочет покидать этой виллы и живет здесь в страшной тягостной атмосфере одиночества и воспоминаний. А я решительно неспособен отвлечь ее от ее мыслей; мое присутствие постоянно напоминает ей о драме, в которой я был, увы, одним из участников! Да, и даже минутами она начинает чувствовать ко мне отвращение… А между тем разве моя вина, что я застрелил этого болвана? Положительно, я думал, что это вор, и выстрелил, чтобы его испугать. Что поделать, случай перестарался; но разве это причина для того, чтобы вечно терзаться? Ах, бедная княгиня ведет себя неразумно! Ее нервы сильнее рассудка! И что пользы все время вспоминать об этом? Она, должно быть, все вам рассказала? Я это понял по тому, в каком состоянии застал ее сейчас… Но вы непременно должны приехать к нам на неделю, на две. Когда уляжется первое волнение, ваше присутствие будет для нее благотворно. Вы, мадам Мирмо, женщина рассудительная… Ну, идемте, княгиня мне обещала, что успокоится. Она, должно быть, ждет нас пить чай…