Как и говорил месье Клаврэ, они приехали не последними. В самом деле, театр все еще наполнялся. Входящие размещались все с большим и большим трудом. Вдруг за оградой поднялись громкие голоса возмущения. Полиция прекратила доступ. Опоздавшим приходилось остаться ни с чем. Люди повзбирались на стулья, чтобы посмотреть, чем вызван этот шум. Каждому в публике доставляла явное удовольствие мысль, что он попал в число избранных. Пьер де Клерси, смеясь, высказал это. Одна из его толстых соседок утвердительно кивнула головой и бросила на молодого человека приязненный взгляд. Андрэ де Клерси улыбнулся замечанию брата, стараясь в то же время отыскать в толпе мадам де Вранкур, но он видел вокруг себя только незнакомые лица.
Вдруг раздались звуки труб. На сцене скрестились электрические лучи. Публика издала радостное восклицание. Все встали, приветствуя появление Тимолоорского султана и его свиты.
В раме ярко освещенной зелени он в самом деле казался подлинным выходцем из сказки. На нем было длинное одеяние поверх другой одежды, сплошь покрытой золотым шитьем. Его объемистая муслиновая чалма была увенчана султаном из драгоценных камней. Он неспешно опустился в кресло в правом углу сцены, сложив руки на эфесе изогнутой сабли. Вокруг него, на корточках, в живописном беспорядке, расположилась свита, в то время как сиплая и пронзительная музыка раздирала воздух гнусавой и заунывной мелодией. Под звуки инструментов выступили танцовщицы.
Они шли по трое в ряд, взявшись за руки, мелкими и легкими шажками направляясь к султану. Приблизившись к нему, они простирались ниц. Ударял гонг, трое из них вставали и отходили в глубину сцены. Когда все они там собрались, публика захлопала, а они стояли, неподвижные, маленькие, далекие, странные в своих длинных шафранных покрывалах, со своими смуглыми лицами, в сверкающих тиарах. Казалось, они нарисованы на странице старинной восточной рукописи с наивными и замысловатыми миниатюрами. Пьер де Клерси сказал это месье Клаврэ, и тот ответил:
— Да… Посмотри, страница переворачивается.
И в самом деле, теперь, перед рампой, золотые статуэтки плясали. Это был медленный, осмотрительный, ученый танец при котором торс оставался неподвижным и лицо безмолвным, в то время как руки и ноги двигались с осторожным изяществом. То сходясь, то расступаясь, плясуньи выполняли хитроумные фигуры. Они изображали встречи, приветствия, совещания. Загадочной мимике вторили редкие аккорды инструментов. Это было непонятно и красиво, но ожидание зрителей было обмануто. Эти молчаливые и размеренные движения сбивали их с толку. Они рассчитывали на что-то более шумное, более грубое, более пряное, более возбуждающее, чем этот копотливый и священнодейственный балет. Им хотелось судорог и прыжков. Неужели этот малайский султан, недвижимо и равнодушно взирающий на этих мудреных плясуний, не вскочит вдруг с места и, выхватив огромную кривую саблю, не скосит к своим ногам несколько желтых головок в золотых тиарах? Но нет! Потонув в кресле, сложив руки на эфесе парадной сабли, Тимолоорский монарх, в муслиновой чалме с самоцветным султаном, словно спит и видит сны!