— И на черта ты это делаешь?
— Да кто его знает, — засмеялась я. — У людей полно странных идей, только они никогда в этом не признаются. А вот еще я иногда провожу языком по зубам и при этом их пересчитываю. Когда заняться нечем, сидишь скучаешь. Уловил?
Он слегка поднял брови.
— Или придумываю, что буду писать в своей книге.
Адам посмотрел на меня с интересом:
— В какой книге?
— В той, которую мне всегда хотелось написать. И которую я когда-нибудь напишу. — Я смутилась, захотелось сжаться в комок. Но я только поставила ноги на скамейку, обхватила коленки и уткнулась в них подбородком. — Или, скорее всего, не напишу. Это просто дурацкая мечта.
— Вовсе не дурацкая. Ты обязательно должна это сделать. Что будешь писать? Эротический роман?
Я расхохоталась.
— Как твоя подружка Ирма? Нет… Книгу из серии «Помоги себе сам». Хотя пока я точно не знаю, о чем именно она будет.
— Ты обязательно должна это сделать, — повторил он твердо. — У тебя прекрасно получится.
Я улыбнулась и зарделась: в его словах была та поддержка, которой я никогда не получала от Барри. И я тут же решила, что непременно попробую.
— Я люблю искать рифмы, — вдруг сказал он.
— А-га! Давай рассказывай. — Я повернулась к нему.
— Стараюсь искать рифмы посложнее, — смущенно пояснил он. — Надо же, поверить не могу, что рассказал тебе об этом. Даже Марии никогда не говорил.
«Один-ноль в мою пользу», — весело подумала я.
— Не кошки — блошки, а длинные слова, например… — он посмотрел вокруг, — суетливый у меня сразу рифмуется с прихотливый.
— Господи, ты такой странный.
— Ну тебя.
Я рассмеялась.
— Да я шучу. Это круто.
— Ничего не круто.
— Брось. Внутренний мир — вообще стремное место.
— Ты это хотела мне сказать?
Я глядела вдаль, на озеро.
— А ты когда-нибудь играл в веришь-не-веришь, когда все пьют по кругу? Мы с сестрами любили так развлекаться: папа за рулем, а мы наклюкиваемся.
— Как он вообще с вами выжил?
— Я думаю, как раз благодаря нам он и выжил. О'кей, ты начинаешь. Веришь ли ты, что я…
— Слушай, это звучит точь-в-точь как те упражнения, которые проделывает Элейн на своих курсах «Как влюбиться без памяти».
— А что, может быть, я и хочу, чтобы ты влюбился.
В его глазах я увидела немой вопрос.
— Влюбился в жизнь, — пояснила я. — Я хочу, чтобы ты полюбил жизнь. Так что давай, — подбодрила я его.
— Ладно. Веришь ли ты, что я никогда… — он ненадолго задумался, — не ел леденцов?
— Что?! — изумилась я. — Это как?
Он усмехнулся.
— Когда мы были маленькие, нам не разрешали есть леденцы, потому что это опасно. Нам постоянно рассказывали: мы можем подавиться, можем сломать зуб, можем подавиться, споткнуться и выбить глаз или толкнуть кого-то, и он выбьет себе глаз. А потом наконец сказали: ладно, можете есть, садитесь за стол и ешьте спокойно, а иначе можете подавиться и умереть. Подумай, кому нужны такие леденцы? Вот я никогда их и не ел. У меня отбили всякое желание. До сих пор не могу видеть, как кто-то ест леденцы.