Мотылек (Шаррьер) - страница 308

– Знаешь, у меня в животе завелись маленькие обезьянки. Одни злые – они-то и грызут мне кишки, когда сердятся. Поэтому я и хожу кровью. А другие – добрые и ласковые. Они такие пушистые, с мягкими лапками. Жалеют меня, и гладят, и не дают злым больно кусаться. Когда добрые обезьянки вступаются за меня, я уже не хожу кровью.

– Ты помнишь Марсель, Титен?

– Уж ты и скажешь, помню ли я Марсель! Очень хорошо помню. Плас-де-ла-Бурс с сутенерами и шайками крутых ребят…

– А ты помнишь их имена? Скажем, Ангел Скряга, Грава, Клеман?

– Нет, имен не помню. Помню, одна сволочь-шоферюга завез нас с больным другом в больницу и свалил все на меня. Вот и все.

– А помнишь друзей?

– Не знаю.

Эх, бедняга Титен. Отдал я ему недокуренную сигару и поднялся на ноги. Сердце переполнилось жалостью к этому бедолаге: ведь сдохнет здесь, как собака. Да, опасно жить среди душевнобольных, но что поделаешь? Во всяком случае, только здесь можно готовиться к побегу, не опасаясь смертной казни.

У Сальвидиа почти все готово. Уже есть два ключа, недостает только от моей камеры. Заполучил он и хороший канат, да еще плюс к нему сплел из гамака, как он сам выразился, пятипрядную веревку. В этой части все шло хорошо.

Мне не терпелось приступить к действию, поскольку и вправду было тяжко затягивать эту комедию. Для того чтобы и дальше оставаться в этом крыле здания психушки, где находилась моя камера, приходилось время от времени изображать состояние кризиса.

Однажды я так хорошо разыграл приступ, что баграм-санитарам пришлось посадить меня в горячую ванну и вкатить два успокаивающих укола. Сверху ванну обтягивал прочный брезент, так что выбраться из нее при всем желании было невозможно. И только голова торчала сверху, просунутая в дыру. Больше двух часов просидел я в такой своеобразной смирительной рубашке, когда в ванную комнату вошел Айвенго. Скотина посмотрел на меня так выразительно, что я оцепенел от страха и с ужасом подумал: сейчас начнет душить. А я не мог даже защищаться – руки-то под брезентом.

Айвенго подошел, уставился на меня огромными глазами, как будто стараясь припомнить, где он мог видеть эту голову, выскочившую, словно из рамки. Он дышит мне в лицо, а изо рта несет гнилью. Хотелось закричать и позвать на помощь, но страх, что он может еще больше рассвирепеть от моего крика, удержал меня от этого. Я закрыл глаза и стал ждать, будучи совершенно уверен, что он меня задушит своими огромными ручищами. Эти секунды страха не скоро забудутся. Наконец он делает шаг назад, кружит по комнате и подходит к кранам, регулирующим подачу воды. Затем перекрывает кран с холодной водой и полностью открывает с горячей. Я истошно заорал, поскольку меня буквально варили заживо. Айвенго ушел. Вся ванная комната заполнилась паром. Совершенно нечем дышать, и я задыхаюсь. Делаю сверхчеловеческие усилия, чтобы разорвать этот проклятый брезент и вырваться из ванны, но все напрасно. Наконец помощь пришла: багры заметили, что из окна валом валит пар. Когда меня вытащили из этого котла, адская боль пронзала все тело – я страшно обварился. Особенно горели и саднили бедра и деликатные части тела – с них полностью сошла кожа. Обработав места ожогов пикриновой мазью, меня уложили в небольшой санитарной комнате психушки. Ожоги были настолько серьезными, что срочно вызвали врача. Первые сутки меня держали на уколах морфия. Когда лекарь спросил, что приключилось, я ответил, что в ванной произошло извержение вулкана. Так никто и не понял, что же случилось на самом деле. А медик-надзиратель обвинил санитара, отвечавшего за подготовку ванны и неправильно отрегулировавшего подачу воды.