Пират-профессионал, он нападал на китайские лодки-сампаны, иной раз убивая всю команду вместе с владельцем и его семьей. Очень опасный тип, но по меркам нашего общежития человек, достойный доверия и симпатии.
– Как дела, Папийон?
– Нормально. А у тебя как, Чан?
– Да-да. Здесь хорошо. Твоя ест со мной. Твоя спит рядом. Моя готовит пища день два раза. Твоя ловит рыба. Здесь много рыба.
Появился Сантори:
– Ну как, устроились? Завтра утром пойдете с Чаном кормить свиней. Чан будет носить кокосовые орехи, а вы будете разрубать их пополам. Небольшие и мягкие откладывайте отдельно: они пойдут поросятам, у которых еще нет зубов. Днем в четыре – то же самое. Работы всего на два часа: утром час и час днем. Остальное время делайте, что хотите. Каждый, кто ходит рыбачить, отдает мне на кухню ежедневно килограмм рыбы или несколько крабов. Итак, все будут довольны. Идет?
– Да, месье Сантори.
– Я знаю, что ты любишь бегать, но отсюда не убежишь. Поэтому я и не беспокоюсь. На ночь вас запирают, но мне известно, что некоторые бродят и по ночам. Держитесь подальше от политических. У них у всех тесаки. Когда ночью приближаешься к их домам, они думают, что ты идешь воровать курицу или яйца. Могут убить или ранить, потому что они тебя видят, а ты их нет.
На следующий день, накормив свиней – а их было более двухсот голов, – я бродил по острову в сопровождении Чана, знавшего его вдоль и поперек. По дороге, идущей вдоль берега, нам повстречался старец с длинной седой бородой. Им оказался журналист из Новой Каледонии, который в 1914 году в своих статьях ругал Францию с прогерманских позиций. Встретили мы также и того негодяя, который застрелил Эдит Кавелл, английскую или бельгийскую сестру милосердия, спасавшую английских летчиков в 1917 году. Этот разъевшийся пес отталкивающей наружности занимался тем, что бил палкой полутораметровую мурену, толстую, как бревно.
Доктор Леже, выполнявший роль санитара, жил также в одном из маленьких домиков, предназначенных только для политических заключенных. Во всей его высокой и мощной фигуре сквозила какая-то неряшливость и неопрятность, чего нельзя было сказать о лице, обрамленном шапкой седеющих волос, ниспадавших на шею и виски. Руки все в полузаживших ранах – следы, должно быть, встреч с острыми камнями в море.
– Если тебе что-то надо, заходи – я дам. Но если не болен, не ходи. Я не терплю посетителей, еще меньше люблю болтать. Я продаю яйца, иной раз кур и цыплят. Если тихонько зарежешь поросенка, принеси мне ляжку на окорок и получишь цыпленка и полдюжины яиц. Но раз уж ты зашел, вот тебе пузырек с таблетками от малярии. Здесь сто двадцать штук. Похоже, ты прибыл сюда, чтобы бежать, и, если каким-то чудом это тебе удастся, таблетки пригодятся в буше.