– Любимая, я не знаю. – Я вытащил из сумки видеокамеру: мы как раз понемногу приближались к тем местам, которые мне хотелось осмотреть. – Я думаю, что все устаканится, втянешься. Люди везде одинаковые, есть хорошие и плохие, просто некоторых, которые совсем свои, ты понимаешь лучше, а некоторых хуже. Я уже встретил здесь людей, с которыми мне хорошо и весело. И которые доказали, что могут считаться друзьями. Может быть, это ты сама как бы… ну… отталкиваешь эту действительность? – Я даже показал руками, как она может ее «отталкивать». – И потом… у меня есть ты, зачем мне еще кого-то искать? Мне с тобой хорошо и совершенно все равно, где мы, лишь бы вместе.
– И тебе не хочется отсюда уйти?
– А… куда? Все же в Отстойник?
– Хотя бы, – пожала она плечами.
– Нет. – Я даже подумал еще раз, затем повторил: – Нет, не хочу. Я хочу жить с тобой там, где у нас получится жить. На берегу твоего озера или где угодно. Мне только ты нужна, и все. А друзья… да появятся друзья, просто у тебя работа такая, что ты больше сама по себе.
Она вздохнула.
– Мне все это время даже поговорить было не с кем, понимаешь? Мне трудно так… жить… вот так, скрывая, кто я есть на самом деле и откуда взялась…
– Можно не скрывать, но тогда все будет намного хуже, будут смотреть как на обитателей зоопарка, – развил я мысль за нее. – Давай просто жить – и тогда все будет проще.
– Ну может, и так.
На самом деле я ее понимаю, если честно, хорошо понимаю. Там, в Отстойнике, у нас уже как-то сложилась жизнь. Действительно были друзья, действительно перед самым уходом жизнь как-то наладилась – мы уехали из грязного, серого и мрачного Углегорска в раскинувшееся среди полей и лесов Захолмье, в чистый новый дом, выстроенный совсем не так, как там строили раньше, поселились рядом с друзьями, ходили друг к другу на шашлыки, общались – да, какая-то жизнь уже появилась. Настя, возможно, ценила ее даже больше, чем я, потому что прожила в Отстойнике дольше, успела со всех сторон его ощутить, а я все же ненадолго там застрял. И такая вещь, как языковой барьер, никуда пока не делась. Пусть она на английском и разговорилась, я вижу, но не настолько, чтобы спокойно болтать с людьми о чем угодно. И это тоже ее держит, мешает ей. На самом деле в этом она не права, надо просто чуть-чуть продержаться, и тогда все встанет на свои места – новый язык «прилипнет», появится общение, а с общением и все остальное.
И мне правда не хочется обратно, в то мрачное убожество и разруху послевоенной жизни. Совсем не хочется, категорически.
– И кто даст гарантии того, что, если там проход открыт, мы попадем обратно? – добавил я. – А если окажемся в месте, которое очень намного хуже? Или вообще не вместе? Сколько таких миров, в которых мы были и… освободили место?