- Что-то он у вас квелый больно, хворает что ли?
- Есть немного.
Спиридон задумчиво огладил русую бородку, и опять подал жеребца поближе к брату, вымолвив едва ли не шепотом:
- Про царицу слыхал?
- Уж пять дней тому.
- Что говорят?
Теперь уже Егор незаметно оглянулся по сторонам:
- Всякое поговаривают, брате. Одни говорят - сама богу душу отдала, другие... Гм, не верят.
- Да уж.
Братья синхронно сняли шапки и перекрестили грудь.
- Так что?.. Ну, не томи!
Спиридон некоторое время ехал молча.
- Сам знаешь, царица и до того хворала. А как случился пожар, так государь ее вместе с чадами и челядью в село Коломенское сразу и отправил. Подале от московских страстей. Вот там, в един день и преставилась.
Всадники опять перекрестились, на сей раз, обойдясь и без снятия своих отороченных мехом шапок.
- Захарьевы-Юрьевы сразу воду мутить стали, чуть ли не в открытую кричать про злой умысел да отраву. Другие выжидают, как государь решит, да гадают на кого он опалу свою наложит. А иные бояре и вовсе, почти сразу после похорон начали такие разговоры вести, что надобно бы подумать о новой царице. Мол, негоже великому князю вдовцом жить, да и детям его должный пригляд нужен - а людишки с митрополичьего двора те же слова и простому люду толкуют.
- Ишь ты!
- Государь-то во время пожара своими руками горячие уголья разметывал, да бояр думных к тому же понуждал. Говорят, народу спас - видимо-невидимо. А как узнал весть черную, так прямо с лица спал. На похоронах убивался сильно, плакал...
- И?
Старший Колычев неопределенно пожал широкими плечами:
- Как вернулся с Вознесенского монастыря , так и затворился в своих покоях. Шестой день никого до себя не допускает.
- Да... Что-то теперь будет?
Мимо, скрипя и нещадно покачиваясь на дорожных ухабах и кочках, проехал украшенный росписями и резьбой по дереву возок царевича.
- Про матушку-то знает?
- Ага, ищи дураков!.. Ну как с ним от такой вести сызнова чего дурного приключится? Только-только на ноги встал... Нет уж, пускай кто другой своей головой рискует.
- И то верно.
Пока братья разговаривали, возок и его охрана миновали не сильно пострадавший от огненного несчастья посад и углубились в саму Москву. Дворцовые стражи тут же прекратили свои разговоры, и начали хмуро смотреть по сторонам, подолгу разглядывая выжженные до земли остовы домов с провалами погребов и подполья, а так же груды закопченных камней (или кирпичей) на месте печек. Чем дальше они ехали, тем меньше становилось неряшливых штабелей из обугленных досок и бревен, и заметно больше мастерового люда, расчищающего пожарища под строительство новых изб и подворий. Всюду виднелись вереницы погорельцев, тянущихся из города прочь, и доносился звонкий перестук плотницких топоров - город, как сказочная птица Феникс, возрождался из теплого еще пепла. Да он и не умирал, если разобраться, ведь жизнь, несмотря ни на что, продолжалась... До самых стен Московского кремля родичи молчали, и только у Никольской башни младший брат тяжело вздохнул, и еще раз перекрестился на икону Николы Чудотворца, расположенную поверх воротной арки: