- Ты ли молвил словеса про дворню?
Стольник, от совсем не детского тона, которым был задан вопрос, немного растерялся:
- Так то шутка была, Димитрий Иванович!..
- Шутка.
Царевич задержал это слово на губах, словно пробуя на вкус.
- Шутки я люблю.
Яркие синие глаза потемнели, и смотрели с явной угрозой.
- Отведай при мне вот с этого блюда. А то мнится мне, что оно отравлено.
Тут уже сбледнули с лица все присутствующие. Потому как хоть и мал был царевич годами, но держал себя куда как взрослее своих сверстников - оттого и обвинение прозвучало очень серьезно. Понятно, что оно пустое, и ничего в его утренней похлебке даже и быть не может - но говорки да слушки все равно пойдут, а там и великий государь заинтересуется. А это ой как не к добру!..
- Ну? Или стражу кликнуть?
Чуть дрогнув лицом, и наверняка проклиная про себя собственную разговорчивость, придворный быстро вытащил из рукава свою ложку и пару раз черпнул. Медленно и напоказ проглотил, улыбнулся... И чуть присел, когда у него в животе явственно забурлило.
- Ох!
- Поди вон.
Оставшиеся в горнице проводили снявшего пробу стольника растерянными взглядами, затем перевели свои взоры обратно на куриный суп. Плечи придворных как-то сами по себе заныли, предчувствуя скорое свидание с дыбой, ноги ощутили жар углей, на которых будут калить для них пыточное железо, а шеи удивительно явственно ощутили смертный холодок деревянной плахи. В отличие от Авдотьи, ничего кроме тревоги не почувствовавшей, а потому сразу вставшей между наследником и поставцом, и чуть раскинувшей руки - так, словно это могло уберечь ее мальчика от любой отравы.
- Пустое.
Мягкое прикосновение-поглаживание и опять посветлевшие глаза, как-то разом ее успокоили, забрав и растворив всю тревогу и волнение. Царевич же спокойно сел, вглядом придавив дернувшихся было к злополучной тарелке придворных, взял в руки тоненький ломоть пшеничного хлеба и зачерпнул первую ложку. Вторую. Третью... Никогда еще так внимательно стольник и кравчий не следили за чьим-то утренником. И никогда еще его окончание не доставляло им столько радости и спокойствия!
- Вежество еще никого не убило. В отличие от шуток. Ступайте!
Разумеется, история на этом не закончилась, и имела свое законное продолжение. Поэтому пять часов спустя, в своих покоях, великий государь, царь и великий князь Иван Васильевич Всея Руси, в присутствии старших сыновей (Федора и Евдокию, по их малолетству, за воскресный стол не посадили), самым натуральнейшим образом плакал. От смеха. Ну... Может и не плакал, слушая коротенький доклад своего постельничего Вешнякова о том, как один провинившийся стольник нараскорячку бежал по переходам, источая зловоние и пугая всех встречных своим багровым лицом и вытаращенными глазами. Но пару-тройку слезинок ему утереть все же пришлось.