– Кто-кто? – сузил глаза Баранников, соображая. – Мухаметжанов?
– Брат Мязина. Который пропал еще до войны.
Голубоватые глаза Баранникова теперь расширились, выкатились, сделались совершенно стальными, пронзительными. Раньше Костя не замечал у него такого взгляда. Вот в чем, наверное, его главная сила! Нелегко, должно быть, бывает на допросах у Баранникова, когда он вот так выкатывает свои стальные, холодные, безжалостные глаза…
– Ты это знаешь точно?
Ответить Костя не успел: оглушительно залаял Валет. В прихожей кто-то топтался. Баранников, видно, не прихлопнул как следует входную дверь.
– Кто там? – крикнул Баранников. – Ты, Ерыкалов? Валет, назад!
На пороге комнаты, как-то неловко, неуклюже подвигаясь, показался рослый, громоздкого телосложения старик в мешковатом парусиновом пиджаке, смешной, нелепой панамке, слишком малой для его крупной, кудлатой головы.
– Товарищ Баранников, вы уж меня простите… – пробормотал старик, не решаясь окончательно войти в комнату. – Вы мне назначили в прокуратуру… Но я не смог ждать, не утерпел… Вы уж простите, что я прямо в дом…
Губы у старика подрагивали, и все его мясистое крупное лицо подрагивало, дергалось.
– Я пришел вам сказать…
Он задохнулся, поднес руку к горлу и вдруг тяжело, грузно, так что в серванте зазвенела посуда, упал посреди комнаты на колени.
– Арестуйте меня! Я вас прошу… Я должен понести наказание!..
– Встаньте! – крикнул Баранников. Он заметно растерялся – так неожиданно было падение посетителя на колени. – Встаньте, Евгений Алексеич!
Он бросился к старику, подхватил его и силою заставил подняться.
– Костя, стул! И воды, скорей!
На бегу натягивая брюки, Костя кинулся на кухню.
– Вы присядьте… вот так… – суетился Баранников. – Вот водица, выпейте… Не надо так волноваться, совсем не надо…
Виктор явно трусил – как бы старик снова не растянулся в обмороке, как на пожарище. Изволь тогда хлопотать – вызывать врачей, приводить в чувство… А вдруг да совсем окочурится?
Но старик отхлебнул из кружки воды, и мало-помалу ему стало лучше.
– Посидите, посидите, успокойтесь! – жестом остановил его Баранников, заметив, что Евгений Алексеич намеревается заговорить. – Может, еще водички? Или хотите папиросу? Папироса тоже успокаивает…
Мировицкий отрицательно качнул головой.
– Тогда с вашего разрешения закурю я, – сказал Баранников, беря со стола из Костиной пачки сигарету. – Вы меня, признаться, прямо-таки испугали… Ну, разве можно так? Вы ведь и ушибиться могли… Ах, вот беда, спичек-то нет! – с выражением досады хлопнул Баранников себя по карманам. – Все пожгли. Мой товарищ такой дымокур – не напасешься! Нет ли у вас с собою огонечка?