По рассказам Баранникова Костя ожидал, что на месте мязинского дома он увидит одни головешки. Но дом был слишком большой, чтобы сгореть весь, без остатка. Половина его все-таки уцелела – черная, страшная, изуродованная баграми и топорами пожарников, в азарте борьбы с огнем разворотивших всю крышу, бельведер, скинувших на землю стропила. Пожарники также выломали окна и большой кусок задней стены, чтобы выкинуть наружу, в сад, тлеющие книги и обстановку. Полностью же выгорели веранда и сенцы в левой части дома и комнаты, обращенные на улицу. В огне погибло всё, что их наполняло, всё убранство, все вещи. Заставляя вспомнить газетные фотографии времен войны, высилась только грузная русская печь, точно в безмолвном крике отверзшая широкий черный зев…
Костя постоял на мокром хрустком шлаке, там, где находилась жилая комната Мязина. Из-под угля, битой закопченной штукатурки торчали пружины сгоревшего дивана, медная слегка оплавленная дверная ручка, железная кружка, покрытая сине-бурой окалиной, пузырьки аптечной формы. Двое сотрудников криминалистической лаборатории, пожилые, молчаливо-сосредоточенные люди, сидя на корточках, черными от угольной грязи руками перебирали горелый мусор, кое-что помещая в уже собранные кучки.
Занятые своей работой, они не спросили Костю, зачем, с какой целью он тут. Но если бы кто-нибудь его спросил, наверное, он затруднился бы назвать ясную, определенную причину. Она была и в простом человеческом любопытстве, и в заинтересованности Мязиным, которого он не успел увидеть и узнать, и в причастности к расследованию, поскольку Виктор Баранников выложил ему все обстоятельства и втянул его в их разгадку. Главное же – в чувстве, что ночное происшествие и дело, которым он занимается, имеют где-то какие-то точки схода… Этот таинственный человек, вылезающий в полночь из окна… Кто он? Баранников, конечно, вправе подозревать многих – и Мировицкого, и родственников, но только человек, лазивший в полночь в окно, мог бы дать самый нужный, все разъясняющий ответ… Если он был, конечно, этот человек. Если он не выдумка Келелейкина.
В развалинах дома еще трудились несколько пожарников, что-то доламывая топорами в пустых, зачерненных копотью комнатах, отдирая доски пола, плеща водою из ведер. Едкий запах гари, дыма спирал дыхание, гнал из глаз слезы.
Молоденький перепачканный милиционер складывал в саду возле обломанных, в пожухлой листве яблонь мокрые, растрепанные, обгорелые книги. Тут же в беспорядке громоздилась кое-какая мебель: несколько старинных кресел, стулья, шкафы с полуоторванными дверцами. Отдельно, штабельком, лежали десятка два картин в багетных рамах – все, что удалось выхватить из огня, в основном с бельведера. На той картине, что лежала сверху остальных, перламутром и синью блистала снежная гора и в разудалом раскате неслись на санках раскрасневшиеся, смеющиеся, пухлощекие девушки в мордовских полушалках, овчинных шубейках.