Дюжина униформистов под командою облаченного во все кожаное, как бы закованного в броню немца проворно выстроила по окружности манежа сплошную металлическую сетку в два человеческих роста. Над решеткой на тросе подняли толстую сеть. Вышла громадная круглая клетка. Решетчатым туннельчиком ее соединили с закулисным помещением.
На скамьях среди зрителей шло нервное шевеление, заключавшее в себе две противоположности: возросшее до предела нетерпение и боязнь. Слесари из затона критически покачивали головами: клетка казалась им хлипкой, прутья тонки… Веревочная сеть наверху вовсе не внушала никакого доверия.
А цирковая прислуга еще больше нагоняла страху: из проходов подтянули и нацелили на манеж пожарные шланги с горящими медью брандспойтами, снаружи клетки на барьере разложили длинные, сплошь металлические, заостренные багры…
Фрау Коплих, протиснувшуюся в клетку через железно лязгнувшую дверцу, даже как-то поначалу не заметили: уже минут пять, как за кулисами, в тех недрах, вход куда закрывала пунцовая занавеска, раздавались страшно низкие, отрывистые, рокочущие звуки, похожие на то, как будто бы кто-то неумелый дул в большую оркестровую трубу, и цирк всем своим вниманием был в этих трубных басовых раскатах, заставлявших многих чувствовать внутри себя неприятный щекочущий холодок.
Первой из зверей на арене появилась пантера. Она скользнула по туннелю непонятным стремительным черным сгустком и, только выскочив на середину арены, в свет юпитеров, превратилась в зверя. Укротительница скомандовала ей что-то повелительное, выстрелила в воздухе бичом, и пантера, подрагивая верхней губой, угрожающе косясь на фрау Коплих, нехотя, с недовольством пошла в сторону и грациозно вскочила на деревянную тумбу. Хвост ее просунулся сквозь прутья, сидевшие в первом ряду кугуш-кабанцы откачнулись назад и в стороны, как будто из клетки высунулся не хвост, а ядовитая змея.
– А она по-нашему понимает? – допытывался сзади любознательный мальчик, дождавшийся наконец своего зрелища.
– Я ведь тебе уже объясняла – эти звери из Германии, а в Германии говорят по-немецки, значит, она понимает только по-немецки, – рассудительно, педагогическим тоном отвечала мать.
– А почему по-нашему не понимает? – как будто ничего не слыхав, снова допытывался любознательный мальчик.
Поджарые волки, рыжие лисы, выглядевшие меньше своих хвостов, мелко дрожащий от возбуждения шакал – все эти твари были основательно вышколены, знали порядок, свои места и, появляясь на арене, поспешно, под хлопанье бича, без путаницы занимали пестро раскрашенные тумбочки.