— Что скажешь, князь Рубец-Масальский? — обратилась к нему Марья Григорьевна. — С какими вестями прислан?
— Принес я вам такие вести, что не быть вам вместе… Великий государь вас в разные горницы рассадить повелел. Хе-хе! Так-то!
Ксения бросилась к матери и обвила ее шею руками.
— Я не расстанусь с тобой! Ни за что не расстанусь!
Мать ничего не отвечала и только растерянно глядела на боярина.
— Ну что ж? Пообнимайтесь, на это запрета нет. А ты, Федор Борисович, изволь за мной пожаловать.
Федор Годунов поднялся со своего места и, обратясь к боярину, сказал:
— Князь, свижусь ли еще я с матушкой и с сестрой?.. Или ты на смерть меня ведешь?
— Хе-хе! Вестимо, свидитесь… Раненько тебе о смерти думать… А как приказано вас рассадить, так ты уж не ломайся, под ответ меня не подводи.
Федор поцеловал мать и сестру и подошел к боярину…
— Пойдем, — сказал он твердо и спокойно и вышел из комнаты вслед за боярином.
Между тем Ксения и Марья Григорьевна в каком-то оцепенении стояли, все еще обнявшись в углу под образами. Слышно было, как Федора ввели в одну из смежных комнат и заперли на ключ.
Через минуту Рубец-Масальский вновь появился на пороге.
— Ну, матушка царица! — молвил он, насмешливо прищуривая глазки. — Теперь уж твой черед. Пожалуй в свой покой!
— Я не пойду отсюда! — громко крикнула царица Марья. — Я не расстанусь с дочерью!
— Ишь ты какая прыткая! Небось как ты нашу братию бояр ссылала, так и детей с родителями, и мужей с женами разлучала, а тебя и тронуть не смей!.. Эй! Шерефединов! Молчанов!..
Дверь распахнулась, и на пороге явились два человека в темных кафтанах и темных шапках. Один — высокий, рябой, смуглый, как цыган, с черной, как смоль, бородою, другой — приземистый, широкоплечий, рыжий, веснушчатый. Из-за их спины выглядывали четверо дюжих стрельцов.
Рубец-Масальский указал им пальцем на царицу.
— Делайте, что приказано, — добавил он вполголоса.
Шерефединов, Молчанов и четверо стрельцов разом бросились на несчастных женщин, и прежде чем те успели вскрикнуть, они вырвали царицу из объятий Ксении и на руках вынесли ее из комнаты.
В порыве злобы и отчаяния Ксения вскрикнула и стремглав бросилась вслед за матерью, но дюжий боярин, криво и скверно улыбаясь, загородил ей дорогу к двери.
— Куда? Куда, лебедка? — проговорил он, посмеиваясь и отталкивая Ксению. — Сиди, коли приказано…
— Зверь! Разбойник! Предатель! Пусти меня, или я голову об стену разобью.
— Что ж? Разбивай, коли так любо! А отсюда все же не выпущу…
Лицо Ксении покрылось смертной бледностью, глаза зажглись пламенем бешенства… Как тигрица, она бросилась на боярина, вцепилась в его одежду, страшным усилием сорвала его с места, но он ухватил ее за руки, сжал их, как в железных тисках, и грубо отбросил Ксению в сторону.