Она не без умысла намекнула ему на тот памятный разговор в Белломонте и со странной нервной дрожью ждала его отклика, но результат эксперимента ее разочаровал. Селден не позволил воспоминанию поколебать его позиции, он просто ответил с еще большей убедительностью:
— Вопрос быть снаружи или внутри, как вы уже сказали, не играет большой роли, и все это не будет иметь значения, пока из-за горячего стремления миссис Хэтч попасть внутрь вы не окажетесь на пути, который я называю ложным.
Несмотря на сдержанный тон, с каждым сказанным словом сопротивление Лили нарастало. Уже само то, что он высказал опасение, ожесточало против него: она-то ждала проблеска личной симпатии, любого подтверждения, что снова обрела над ним власть, а он повел себя трезво и беспристрастно, не выказал никакого движения в ответ на ее призыв. Тогда ее раненая, ослепленная гневом гордость воспротивилась его вторжению. Убежденность в том, что это Герти прислала Селдена, а сам он, в каком бы отчаянном положении ни находилась Лили, сам он никогда добровольно не пришел бы ей на помощь, укрепила ее решимость больше ни на волосок не допускать его вторжения в свою жизнь. И несмотря на все сомнения, лучше оставаться во мраке, чем принять свет из рук Селдена.
— Не знаю, — сказала она, когда он договорил, — почему вы вообразили, будто моя ситуация именно такова, какой вы ее описали, но, поскольку вы всегда внушали мне, что единственное правило воспитания таких, как я, — это наука о том, как девушке добиться желаемого, почему бы не сделать вывод, что именно этим я сейчас и занимаюсь?
Она подытожила с улыбкой, которая словно возвела преграду для всякой дальнейшей доверительности. Сияние этой улыбки отбросило его в такую даль, что она едва расслышала, как он возразил ей в ответ:
— Я не уверен, что когда-нибудь утверждал, будто вы удачный пример подобного воспитания.
Щеки ее вспыхнули, но она успокоила себя легким смешком:
— Ах, погодите немного, дайте мне чуточку времени, прежде чем принять решение!
Он все еще стоял перед ней в нерешительности, выискивая хоть какую-то лазейку в непробиваемом фасаде, и она продолжила:
— Не ставьте на мне крест, и, может, я еще докажу, что меня не зря учили.
— Гляньте на эти блестки, мисс Барт, ни одна не пришита ровно.
Старшая мастерица, высокая, похожая на истощенный перпендикуляр, бросила проклятое ею сооружение из проволоки на стол рядом с Лили и проследовала к следующей работнице в ряду.
Их было двадцать в комнате, уставшие тела под копнами волос согнулись в скупом северном свете над орудиями ремесла, ибо это было нечто более, чем работа, — создание постоянно меняющихся оправ для удачливого лица женственности. Их собственные лица были желты от нездорового горячего воздуха и долгого сидения, а не из-за каких-либо признаков явной нужды: они были заняты в производстве модных дамских шляпок, довольно хорошо одевались, и им хорошо платили, но самые молоденькие из них выглядели такими же скучными и бесцветными, как и те, кто постарше. И в этой комнате, где они работали, было только одно лицо, под кожей которого кровь все еще играла, а теперь забурлила от досады, когда мисс Барт под хлесткими ударами слов бригадирши принялась сдирать с заготовки небрежно пришитые блестки.