— Вид у вас усталый, сядьте же, — повторил он ласково.
Казалось, она его не услышала.
— Я хочу, чтобы вы знали: я покинула миссис Хэтч сразу после нашей встречи, — сказала она, продолжая признание.
— Да-да. Я знаю, — уступил он, все более смущаясь.
— Я ушла от нее, потому что вы мне посоветовали. И прежде чем вы появились, я уже понимала, что оставаться там невозможно — именно по тем причинам, которые вы привели и с которыми я не согласилась… Я не хотела показывать вам, что понимаю ваши резоны.
— Ах, должно быть, я верил, что вы сами во всем разберетесь, не заставляйте меня чувствовать себя слишком навязчивым.
Будь ее нервы не так натянуты, Лили поняла бы, что легкомысленной интонацией Селден пытался всего лишь перевести разговор на безопасные рельсы, но этот же тон покоробил ее страстное желание быть понятой. Немыслимое озарение внушало ей чувство владения ситуацией, и казалось невероятным, что кто-то испытывает необходимость оставаться на окраинах словесных игр и уверток.
— Все не так, я не была неблагодарной, — настаивала она.
Но настойчивость, с которой она это сказала, вдруг обессилила ее, она ощутила, как дрожит голос, две слезы набрякли в глазах и медленно потекли по щекам.
Селден придвинулся ближе и взял ее за руку:
— Вы очень устали. Почему бы вам не сесть, дайте мне устроить вас поудобнее.
Он подвел ее к креслу у камина и, усадив, положил подушку за спину.
— А теперь разрешите угостить вас чаем: вы знаете, уж этот признак гостеприимства всегда у меня в запасе.
Лили покачала головой, и по щекам ее скатились еще две слезы. Но она была не из тех, у кого глаза вечно на мокром месте, долгая привычка самоконтроля вновь заявила о себе, хотя нервная дрожь все еще мешала Лили говорить.
— Вы же знаете, я могу улестить воду закипеть за пять минут, — продолжал Селден таким голосом, как если бы она была непослушным ребенком.
Его слова вызвали видение иного дня, когда они сидели за его чайным столом и шутливо обсуждали ее будущее. Были минуты, когда казалось, что день тот более отдален, чем всякое другое событие в ее жизни, и все же она всегда могла пережить его снова, вплоть до мельчайших подробностей.
Лили махнула рукой.
— Нет. Я пью слишком много чая, лучше бы мне просто посидеть молча. И я скоро уйду, — добавила она смущенно.
Селден по-прежнему стоял около нее, облокотившись на каминную полку. Оттенок отчуждения все сильнее проявлялся под непринужденной простотой его манер. Эгоцентризм Лили не позволил ей сразу принять это, но потом, когда ее сознание снова выпустило жадные щупальца, она увидела, что ее присутствие становится для него в тягость. Такая ситуация могла быть спасена только мгновенным всплеском чувств, а Селдену явно не хватало накала, чтобы спровоцировать этот всплеск. Она уже давно миновала период вежливой взаимности, когда каждое проявление чувств должно быть точно пропорционально эмоциям, которые их вызвали, когда избыточная страстность порицается. Но одиночество охватило ее с удвоенной силой, когда Лили осознала себя навсегда изгнанной из сокровенных глубин души Селдена. Она пришла к нему без определенной цели, ведомая простым желанием увидеть его, но и сокровенной надеждой, которая проявилась лишь сейчас, внезапно содрогнувшись на дне сердца в предсмертной конвульсии.