— Но, боже милосердный, я не собиралась болтать о себе, когда вы сидите тут, такая измотанная. Так хорошо, что вы здесь и что я могу рассказать вам, как вы мне помогли.
Дитя вытянулось, блаженно насытившись, и миссис Стразер тихо поднялась, чтобы поставить бутылочку. Потом подошла к мисс Барт.
— Все, что мне бы хотелось, — это помочь вам, но, кажется, это не в моих силах, — прошептала она тоскливо.
Лили вместо ответа тоже поднялась, улыбнувшись, и протянула к ней руки, а мать поняла ее жест и положила в них свое дитя.
Ребенок, чувствуя себя оторванным от привычной опоры, инстинктивно завозился, но успокаивающее влияние пищеварения возобладало, и Лили почувствовала, как легкая тяжесть прильнула доверчиво к ее груди. Доверие ребенка взволновало Лили, наполнив теплом и чувством возвращения к жизни, и она склонилась над девочкой, вглядываясь в розовые очертания личика, в пустую ясность глаз, смутные мягкие движения сжимающихся и разжимающихся пальчиков. Сначала груз в руках казался легким, как розовое облачко или комочек пуха, постепенно вес увеличивался, тянул вниз, вторгался в нее чувством слабости, как будто ребенок слился с ней и стал ее частью.
Она подняла глаза и увидела, что Нетти не сводит с нее взгляда, полного нежности и восторга.
— Разве не было бы прекрасно, лучше всего на свете, если бы она выросла такой, как вы? Конечно, она не сможет… но матери всегда желают своим детям самого невероятного.
Лили прижала к себе ребенка на мгновение и вернула его в объятия матери.
— О, лучше не надо ей быть такой, как я, мне было бы страшно приходить и видеть ее слишком часто! — сказала она с улыбкой, а затем, сопротивляясь взволнованному предложению миссис Стразер продолжить общение и суля скоро вернуться и познакомиться с Джорджем и посмотреть, как купают ребенка, Лили вышла из кухни и начала спускаться в одиночестве по лестничным пролетам.
Когда она вышла на улицу, то осознала, что чувствует себя более сильной и счастливой: это незначительное событие пошло ей на пользу. Первый раз она увидела результат своего хаотичного добросердечия, и изумление перед возможностями человеческого общения изгнало смертный холод из ее сердца.
И пока Лили не открыла дверь своего жилища, она не испытывала глубокого одиночества. Время приближалось к восьми часам, и огни и запахи, долетающие из полуподвала, давали понять, что обед в пансионе давно начался. Лили поспешила в свою комнату, зажгла газ и начала одеваться. Ей не хотелось больше баловать себя отказом от еды только потому, что нынешнее окружение отравляло всякую пищу. Раз ей судьба жить в пансионе, она должна научиться мириться с такой жизнью. Тем не менее Лили была рада, что, когда она спустилась в столовую, с ее жаром и ослепительным светом, трапеза уже подходила к концу.