Лили снова повернулась к полкам. Но на этот раз лишь рассеянно скользнула по ним взглядом, и он заметил, что какая-то новая мысль занимает ее.
— А есть ли у вас американа[4] — вы ее не собираете?
Селден вытаращил глаза и расхохотался:
— Нет, это не совсем по моей части. Собственно, я не настоящий коллекционер. Просто предпочитаю иметь хорошие издания любимых книг.
Она слегка поморщилась:
— А американа ужасно скучная, наверное?
— Полагаю, что так. Она интересна разве что для какого-нибудь историка. Но ваши настоящие коллекционеры ценят в книгах уникальность, редкостность. Не думаю, что обладатели редкостной американы читают ее ночи напролет, — старый Джефферсон Грайс уж точно не читал.
Она слушала его с жадным вниманием.
— И все-таки цены какие-то несусветные. Что за дикая прихоть отдать огромную сумму за уродливую, худо отпечатанную книжку, которую никогда не станешь читать? Да и много ли историков среди покупателей американы?
— Нет, мало какой историк может позволить себе покупку этих книг. Историки пользуются ими в библиотеках или частных коллекциях. Но мне кажется, это просто библиографическая редкость, привлекательная для коллекционера средней руки.
Селден уселся на подлокотник кресла, возле которого она стояла, задавая ему один вопрос за другим: какая книга считается самой редкостной, правда ли, что собрание Джефферсона Грайса — крупнейшее в мире, и сколько запросили за самый дорогой книжный экземпляр.
Ему было так хорошо сидеть, поглядывая снизу вверх, как она снимает с полки то одну, то другую книгу, как порхают страницы меж ее пальцев, любоваться ее склоненным профилем, четко очерченным на теплом фоне старых переплетов, что он все говорил и говорил без остановки, не задаваясь вопросом, откуда возник ее внезапный интерес к столь неожиданному предмету. Но он не мог долго находиться рядом с ней, не анализируя ее поступки, и, когда она поставила на место первое издание Лабрюйера[5] и отвернулась от книжных стеллажей, он принялся спрашивать сам себя, к чему, собственно, она клонит. Ее следующий вопрос не прибавил ясности. Лили подошла к нему с улыбкой, которая одновременно подчеркивала доверительность, возникшую меж ними, и напоминала о границах.
— А вам не досадно, что вы не настолько богаты? Ну, чтобы купить все книги, какие только пожелаете?
Селден проследил за ее взглядом — она рассматривала потертую мебель и обшарпанные стены.
— Не досадно ли? Я же не столпник какой-нибудь.
— А то, что приходится работать, — не досадно?
— В работе как таковой нет ничего плохого. Мне очень по душе юриспруденция.