Стиви делал все, чтобы развеселить меня. Он кувыркался «колесом», стоял на голове, катался на перилах, прыгал как обезьяна по деревьям, ездил без рук на велосипеде и без уздечки — на лошади, сдирал свои болячки, бледнея как полотно, совал руку в пламя свечи, шевелил ушами — и все это для того, чтобы доказать свое мужество и доблесть.
После того, как я в свою очередь доказала свою стойкость, он принял меня полевым бойцом в свою компанию. Я носилась вместе с мальчишками по грязи, по кустам, ледяным ручьям; с оружием наперевес, с грязными ногами, растерзанная и лохматая, я со свирепым видом врывалась во дворец. И ни восклицания мисс Бэйли: «Боже мой, дорогая!», ни нянино: «Ах ты!», ни недовольство тети Софи, ни дядины предупреждения и вообще никакие запреты и наказания не могли оторвать меня от Стиви и его игр в войну.
Вместе с моим кузеном я озорничала и шалила, и снова никто и ничто не могло заставить нас прекратить наши проделки. Как-то раз, на ходулях, одетые, как привидения, неся в руках покрытые фосфоресцирующей краской ветки вишни, мы появились из ночного мрака перед перепуганными насмерть сторожами-евреями, охраняющими оранжерею, обратив их в бегство, после чего счастливые мы еще долго бродили по берегу реки.
Много ночей после этого мы провели порознь, в отдельных кельях. Наказание длилось до тех пор, пока суровый приказ не укротил нашу разыгравшуюся фантазию. Казаки с шашками наголо появились во всех потенциально опасных местах наших игр. Западные ворота усадьбы заперли, а нам было строго-настрого запрещено выходить за ворота без сопровождающих.
Поражение русской армии при Мукдене в Манчжурии завершилось морской трагедией у острова Цусима в Корейском проливе, где после многомесячного кругосветного плавания затонул доблестный Балтийский флот. Смута и беспорядки начались в империи. Среди рабочих и крестьян росло недовольство, порожденное явной слабостью самодержавия и разжигаемое фанатично настроенными революционерами.
Прелюдией к революции стало «Кровавое воскресенье» в Петербурге, когда безоружная толпа рабочих с женами и детьми пришла к Зимнему дворцу. В отсутствие царя ответом на их прошение об улучшении условий труда стал оружейный огонь. Официально объявлено было о чуть более ста погибших. На самом деле их было значительно больше.
«Известие об этой бойне поразило меня, у меня нет слов», — писал отец в письме к бабушке.
«Для тех, кто знает, сколько тысяч было убито или замучено насмерть за время правления Николая II, ясно, что все его царствование было сплошным преступлением, начиная с коронации и до „Кровавого воскресения“.