В начале 1907 года отец вдруг решил в один момент, как он вообще любил решать различные вопросы, провести несколько дней на нашей даче на побережье. Главный дом был закрыт, но охотничий домик, в котором жили егерь и его жена, всегда был готов к приему гостей. Это был большой приземистый двухэтажный дом в глубине леса в полуверсте от побережья. Он был вполне современным, но тем не менее соответствовал тому, чтобы служить декорацией для «русских» приемов моего отца.
Папа, его ординарец Семен, Диана, няня и я уже ночью подъехали к домику, где в большой комнате топилась печка. Стол был уставлен закусками. Весело шумел самовар. Было тепло, светло и уютно, особенно после холодной дороги. Сосновый пол был покрашен в красно-коричневый цвет, деревянные стулья и кресла украшены резьбой. В углу перед иконами горела лампада. Одну из стен целиком занимала встроенная в сруб скамья.
После ужина отец растянулся на лавке напротив горящей печи, посадил меня рядом и попросил, чтобы ему спели. Егерь принес свою гармонь, Семен — балалайку, и все, кроме Дианы, запели. Она сидела напротив нас за столом, рассеянно улыбаясь. Ее наряд из темно-зеленого бархата с бобровой отделкой удивительно шел к ее рыжим волосам.
Напевшись досыта, отец попросил няню сплясать. На какой-то миг она смутилась, а затем отбросила застенчивость и положила руки на пояс. Сначала няня медленно и плавно кружилась по комнате, а затем все быстрее и быстрее, закончив пляску в невероятно бешеном темпе.
— Великолепно! — отец подхватил сухонькую старушку, посадил ее к себе на колени и стал целовать.
— Да вы что, батюшка князь, в мои-то годы! Пустите меня! Ну что вы делаете? — протестовала она, несильно сопротивляясь.
— Няня, няня, я тоже хочу тебя поцеловать! — требовала я. Боясь, что отец сделает это вместо меня, я подбежала и обняла ее.
Наконец с видимым усилием она освободилась от нас, и отец позвал:
— Диана, почему вы там сидите одна? Идите сюда к нам.
— Правда, Диана, садись здесь, рядом со мной! — закричала я.
Диана с улыбкой присоединилась к нам. Отец велел Семену открыть шампанское, а егеря попросил сыграть еще.
— Ну что, мисс Йейтс, атмосфера достаточно русская, или мне следует послать за танцующим медведем? — и он подал Диане бокал шампанского.
Я тоже попросила шампанского и получила бокал, наполненный до половины. Мы выпили за здоровье друг друга, и отец вдребезги разбил свой пустой бокал — великолепный хрусталь с фамильной монограммой — о печь.
— У русских есть обычай, мисс Йейтс, разбивать свой бокал, выпив из него. Теперь разбейте свой!